Песнь о старой доброй земле и о море - Андрис Якубан

петь те песни, которые Шнобель любил, а кому нечего сказать, пусть лучше молчит и вспоминает ушедшего по своим способностям, пониманию, разумению и совести.

И каждый в Склянице понял, что случилось нечто ужасное, что эту страшную беду невозможно устранить, как поломку в лодочном моторе.

И саксофонист — председатель добровольного пожарного общества Робис Ритынь — хотел было уже встать, чтобы сказать несколько слов, но, взглянув на трех стариков, понял, что ничего правдивого сказать не сможет, потому что Шнобель его всегда обижал, обвинял его в том, что он не столько интересуется, как пожар потушить, сколько тем, как начальство ублажить, и всегда исполнял «Песнь моя, лети с мольбою тихо в час ночной» с такими словами: «Среди дня, красив собою, с согнутой спиной», а дальше шли такие неприличности, что песню почти нельзя было петь. И Робис Ритынь не сказал ни единого слова, честно говоря, он немножко радовался, что Шнобеля не видно в день открытия Скляницы, но, когда узнал, что Шнобель умер, ему стало немного грустно, потому что Шнобель был действительно славный парень, никогда не унывал, не боялся пустяков, говорил, что думает, — и это были именно те качества, которых недоставало самому Робису Ритыню, и ему стало даже грустно, что он никогда таким стать не сможет.

И аккордеонист Рупь-Пять также хотел сказать слово, потому что Шнобель считал его своим лучшим другом. Прошлой весной у обоих было туговато с деньгами и оба ходили по интеллигентным домам, чистили отхожие места. За пару часов можно было управиться с ямой и зашибить вполне приличные деньги. Потом они пришли домой, чтобы вымыться и разделить деньги. Естественно, жена тут же наскочила ведьма ведьмой: отдавай деньги, ребятишкам одежду надо, ребятишкам есть надо, мне самой пальто надо, опять все уйдет на алименты, и все такое прочее, и все в этом же роде. Шнобель послушал-послушал, сказал, что лично он никогда не женится, и отдал обе доли его жене. Естественно, жена тут же засияла, что ее муж один столько заработал, давай мясо жарить, за вином в лавку побежала. Рупь-Пять чувствовал себя тогда неловко, не зная, как отдать Шнобелю его долю, но Шнобель его успокоил, сказав, что он не мелочный, что хорошо чувствует себя только, когда люди вокруг улыбаются и радуются. Это для него величайшая награда, и такое за деньги никогда не купишь. И Шнобель в тот же вечер пел песню о старом капитане Крише, который никогда не унывал, как бы ему худо ни приходилось, жил весело и радостно, даже пел об этом, что, дескать, какие бы ветры ни дули, все равно уймутся, и уж если любишь девчонку, то люби ее с жаром, потому что, какие бы ветры ни дули, все равно уймутся, и если даже смерть явится и придется лежать в гробу, то и тогда унывать не стоит, потому что, какие бы ветры ни дули, все равно уймутся. Всем ребятишкам, как большим, так и маленьким, эта песня ужас как понравилась, все пели ее взахлеб, даже стерва жена.

И аккордеонист Рупь-Пять уже хотел встать, чтобы сказать несколько слов, чтобы рассказать об этом замечательном вечере со Шнобелем и предложить всем спеть песню о ветрах, которые все равно уймутся, если неприятности не очень принимать к сердцу, но ему неудобно было рассказывать насчет отхожих мест, потому что чистить их ему очень не нравилось, и если все узнают, что Рупь-Пять и такими делами прирабатывает, то каждый станет просить, чтобы Рупь-Пять зашел и к нему, а он никогда не может отказать, если его просят тихо и вежливо. Именно поэтому у него одиннадцать детей и двум прежним женам приходится платить алименты, и вот, чтобы не влезть в еще большие неприятности, он промолчал.

И ударник — Господин Спекулянт — не захотел сказать ничего хорошего о Шнобеле, потому что Шнобель у него всегда занимал деньги и никогда не хотел отдавать, даже когда Господин Спекулянт очень тактично и подчеркнуто вежливо просил вернуть долг. Шнобель всегда удивлялся, как это Господин Спекулянт со всеми может быть таким сиропно-любезным, и тут же объяснял данное обстоятельство тем, что маменька Господина Спекулянта, нося своего сыночка, наверняка ела слишком много сладостей, в особенности сиропа; лично ему, когда он слышит сладкие любезности, тут же хочется кислой капусты, а это ему противопоказано по причине повышенной кислотности; в заключение он советовал Господину Спекулянту не очень беспокоиться насчет денег, потому что они нажиты довольно нечестным путем и будет вполне честно, если он и лишится их таким же нечестным путем. И Господин Спекулянт лишь сделал скорбное лицо, чтобы люди все же видели, что и он переживает смерть Шнобеля.

И странный типчик с черными усиками и гитарой, коего посетители Скляницы успели прозвать Недоучкой, не понимал, что здесь происходит. Он с удивлением взирал на скорбные лица посетителей и приглаживал свои усики, потому что если даже человек глуп, то это еще не резон, чтобы ему быть и некрасивым.

И Жанис Кнапинь стоял у двери Скляницы, как застывший. Кто-то дергал дверь и просил впустить его, но Жанис стоял, как вмерзший, и все на свете ему было безразлично. Он понимал только одно, что никогда больше не услышит, как Шнобель поет его любимую песню «Я верю, что буду в блаженном саду, где розы растут и душа не болит». С ранних лет Жанис работал рубщиком мяса и даже хорошо зарабатывал, но работа эта очень ему не нравилась, потому что каждый день бедные крестьяне просили его разделать их единственного подсвинка или теленка по возможности лучше, даже совали в карман шуршащие бумажки. Он старался делать все по совести, но те же самые крестьяне, которые совали ему в карман деньги, за спиной обзывали его хапугой и горлохватом. Он чувствовал себя неловко, как может чувствовать себя человек, который старается делать другому добро, но которого все считают проходимцем. Так он проживал долгое время, на темени его уже почти не было волос, как вдруг жизнь в Склянице превратилась в одну сплошную песню. Шнобель пел: «Нам вместе по жизни шагать», — и Жанис счастливо пошагал житейским путем с Амалией. Шнобель пел: «Я люблю тебя, жизнь!» — Жанис стоял у двери Скляницы и пел вместе со всеми о том, что он действительно любит эту жизнь, и радовался, видя веселые лица посетителей. Шнобель пел: «Я верю, что буду в блаженном саду,