Синайский гобелен - Эдвард Уитмор

Ужасная истина открылась, когда мальчику исполнилось одиннадцать, в тот зимний вечер, который по традиции отводился для передачи семейного устного наследия от старшего поколения младшему. В этот вечер все собирались после обеда перед огромным камином; дядюшки и тетушки важно восседали в своих высоких креслах с бокалами бренди, а мальчики и девочки, затаив дыхание, сидели на подушках на полу. За окнами завывал ветер. А здесь, в комнате, дети завороженно смотрели на потрескивающие поленья и внимали древним знаниям.

Мрачный средневековый монастырь, начинал кто-нибудь из тетушек и дядюшек. Фигуры в капюшонах ставят тонкие желтые свечи. Древние псалмы и церковные обряды у подножия черного алтаря, ладан и летучие мыши.

Тайные подземные палаты времен короля Артура, продолжал шепотом другой. Рыцари скачут во мгле, скрыв лицо под забралом, в вечных поисках невидимых битв.

Римские легионы, прямиком из страны фараонов, намекал третий. Странные варварские боги и боевые знамена язычников. Роскошные ванны, окутанные паром и окруженные стенами великолепных дворцов.

Ритуалы друидов, напоминал четвертый. Нагие жрецы, раскрасив тела в синий цвет, держат в руках веточки омелы, одинокий дуб возвышается в затерянной роще, привидения на темных болотах. Из лесной чащи по-птичьи кричит нечисть.

А задолго до всего этого, шептал следующий, по равнине в таинственном порядке расставили тяжелые камни. Такие гигантские камни, что обычные люди не смогли бы их установить. Что это был за неведомый народ и какой смысл заключен в этих странных сооружениях? Да, действительно, мы должны поразмыслить над этими загадками, ведь это тайны наших предков, которые мы пересказываем так же, как это делали сотни лет до нас.

Точно, бормотал какой-нибудь дядюшка. Так всегда было, и так должно быть. Эти бессмертные чудеса таятся в старинной библиотеке нашего поместья, основанной первым герцогом Дорсетским, и все мы — хранители этой тайны, великой и непостижимой Тайны Стронгбоу.

В камине раздавался шорох. Ребятишки вздрагивали и сбивались в кучку под жалобные завывания ветра. Одна мысль о лабиринтах заброшенных подземных коридоров под ними, спиралью уходящих в глубь земли, наводила страх.

Тишину нарушил тоненький голос, принадлежавший будущему лорду.

Нет.

Мальчик сидел выпрямившись дальше других от камина и с серьезным видом разглядывал тяжелые мечи, развешенные поверх ковра на стене.

Нет, повторил он, это не совсем так. За последний год я прочитал все книги в библиотеке, и там ничего подобного нет. Первый из Плантагенетов Стронгбоу был простым человеком, который отправился в Ирландию и там, подобно прочим, с успехом убивал безоружных крестьян, а потом удалился сюда на покой: начищать доспехи и заниматься хозяйством. Самые первые из собранных им книг — о доспехах; те, что позже, как-то связаны с устройством скотных дворов. Так что, похоже, наша семейная тайна состоит всего-навсего в том, что никто никогда не прочел ни одной книги из фамильной библиотеки.

* * *

На следующий день он слег от менингита, ставшего причиной смерти его младших братьев и сестер. Таким образом, следующего поколения тетушек и дядюшек не стало, и милая традиция, что вела свою историю со времен царствования Генриха II, прервалась.

В постели умирал от болезни изнуренный мальчик, который решил сделать то, на что не отваживался никто из рода Стронгбоу: внести в жизнь случайность и изгнать предопределение. Прежде всего он решил выжить, но это далось ему лишь ценой полной глухоты. Во-вторых, он решил стать крупнейшим в мире специалистом по растительному миру, ввиду того, что в столь юном возрасте люди его мало занимали.

До приступа менингита он был среднего роста. Однако кризис, связанный с приближением смерти, и воспоследовавший засим торг с собственной судьбой внесли свои изменения. К четырнадцати годам ему предстояло вытянуться до шести футов, а к шестнадцати он достиг своего полного роста: семь футов и семь дюймов.

Разумеется, его дядюшки и тетушки были крайне озадачены событиями двенадцатого года его жизни, но все еще пытались жить так, как жили Стронгбоу во все времена. Так, когда он еще лежал в постели, потихоньку выздоравливая, — а это пришлось как раз на канун Рождества, — они вновь собрались в большом банкетном зале на традиционный подушечный матч. Исполнившись страха и беспокойства, они отважно пытались вести себя как обычно, упорно отшлифовывая семейную традицию, так же как некогда первый из герцогов начищал свои доспехи.

Пока из зала убирали мебель, они разбирались на команды и игриво подталкивали друг друга, улыбаясь, кивая и вежливо похохатывая, шлепали разок-другой по мягкому месту, терпеливо образуя очереди, чтобы через минуту столь же терпеливо перестроиться, флегматично стояли рядком, обменивались замечаниями о дождливой погоде и беспомощно хихикали, придя к абсолютному согласию.

Оставалось лишь несколько минут до полуночи, открывавшей канун Рождества — первого из двенадцати дней веселой возни и обжиманий. Но когда игровое поле было расчищено, в тот самый миг, когда в центре торжественно возложили атласную подушечку и вот-вот должна была начаться потеха, в зале вдруг воцарилась жуткая тишина.

Все обернулись. В дверях стоял их изможденный племянник, уже ставший на пару дюймов выше, чем им помнилось. Прямо перед собой он держал наготове средневековую пику двенадцати футов длиной, тяжелую и зловещую.

Мальчик направился прямо на середину зала, пронзил атласную подушечку и швырнул ее в камин, где та, полыхнув, моментально сгорела. Вслед за этим, произнося слова то громогласно, то едва слышно, — потому что он еще не мог модулировать свой голос, не слыша его, — мальчик объявил, что все они изгоняются из его дома и владений навеки. Если хоть кто-либо из родственничков будет обнаружен на его земле после того, как часы пробьют полночь, прокричал он, их постигнет участь этой подушки. Раздался вопль, все ринулись к дверям, а будущий двадцать девятый герцог Дорсетский невозмутимо приказал вернуть мебель на место и взял судьбу в свои руки.

* * *

Первым деянием юного Стронгбоу стала инвентаризация всего найденного в усадьбе. Со свойственной ботаникам страстью к классификации он желал знать точно, что именно унаследовал, а потому ходил из комнаты в комнату с ручкой в одной руке и гроссбухом в другой, записывая все подряд.

Увиденное привело его в ужас. Поместье оказалось громадным мавзолеем, хранившим не менее пятисот тысяч отдельно взятых предметов, приобретенных его семейством за шестьсот пятьдесят лет полного бездействия.

Именно там и тогда он принял решение никогда не обременять свою жизнь материальными благами, и именно по этой причине, а не из тщеславия, когда, в возрасте двадцати одного года, пришло его время исчезнуть в пустыне, он взял с собой только лупу и переносные солнечные часы.

Но такая доведенная до крайности простота оставалась уделом будущего. Теперь же ему предстояло овладеть профессией. Он методично опечатал большую часть усадьбы и перебрался в центральный зал, в котором оборудовал большую ботаническую лабораторию. Там он и жил аскетом на протяжении шести лет, а в шестнадцать написал ректору Тринити-колледжа заявление, что готов прибыть в Кембридж для получения ученой степени в области ботаники.