Ленинградский меридиан - Владимир Панин

Огонь немецкой артиллерии, что бушевал на переднем крае советской обороны, не смог нанести сокрушительного урона её защитникам. На первых минутах обстрела командиры, не дожидаясь приказа сверху, отвели своих солдат на запасные позиции. Немецкая танковая «свинья» прорвала первую линию советской обороны, но споткнулась на второй и, встретив упорное и правильно организованное сопротивление, была вынуждена отступить.

Поднятые в небо «рамы» для обнаружения месторасположения противотанковых батарей из-за отличной их маскировки не смогли выполнить это задание. Весь их улов состоял из нескольких фанерных орудий, установленных в других местах для обмана немецких наблюдателей. Они и были вдребезги разнесены ударами истребителей и огнем артбатарей. Все горело и пылало, но ринувшиеся в новую атаку танкисты наступили на старые грабли и, отправившись по шерсть, вернулись стрижеными.

Когда же в воздух поднялись пикирующие бомбардировщики, им дорогу заступили советские истребители. Драка была жестокой и безжалостной. Никто не хотел отступать, отчего в небе образовалась причудливая карусель из «мессершмиттов», «юнкерсов», «яков» и «мигов», где одни гонялись друг за другом, отчаянно пытаясь уничтожить противника, а другие никак не могли сказать свое решающее слово в развернувшемся на земле сражении.

В нем немцы яростно атаковали, а советские солдаты оказывали им упорнейшее сопротивление, и их действия уже не были похожи на действия загнанных в угол и обреченных на смерть людей. Оказавшись лицом к лицу со смертью, они храбро сражались ради того, чтобы ценой своей жизни на время задержать продвижение неприятеля и тем самым дать другим шанс на продолжение борьбы с врагом.

Как бы ни были опытны и мастеровиты немецкие танкисты в отношении «русского медведя», как бы ни были высоки их чувства к своей родине, но они не смогли совершить «небольшую прогулку от Анненского до Арбузово», как предлагал им сделать генерал Манштейн. Не доходя до окраин поселка, их танки уперлись в русскую оборону и не смогли прорвать её.

Делая доклад сменившему Гальдера на посту начальника штаба ОКХ генералу Цейтлеру, Манштейн сдержанно сказал, что «задачи первого дня наступления в общих чертах выполнены». Оба собеседника прекрасно понимали, что подобный доклад соответствовал больше четверке с минусом, чем четверке с плюсом. Оба генерала надеялись, что завтрашний день будет более удачным, однако госпожа Победа смотрела в другую сторону.

«Лучший военный гений Германии» не предполагал, что противостоявший ему генерал Рокоссовский восстановит поврежденное боями железнодорожное полотно и ночью перебросит по нему подкрепление к месту боя. Конечно, представитель Ставки сильно рисковал, немецкие батареи могли накрыть своим огнем двигавшиеся по дороге эшелоны с войсками, но это был разумный риск. Генерал был уверен, что противник не ведет наблюдения за железнодорожным полотном, и его расчет оказался верен.

«Лучший стратег и тактик рейха» не сделал надлежащих выводов из предыдущих неудач и ударил по советской обороне, ни на йоту не отойдя от вчерашних шаблонов. Он ударил там, где его удар уже ждали, но вопреки всем ожиданиям Манштейна советская оборона устояла, преподнеся противнику ряд неприятных сюрпризов.

Первый из них заключался в том, что в ответ на мощную артподготовку противника Рокоссовский нанес свой удар. Генерал Кинжал не смог ответить контрбатарейной борьбой, его артиллерия по-прежнему испытывала снарядный голод, но нанесенный им удар оказался весьма эффективным. По приказу Рокоссовского были задействованы штурмовики, удар которых пришелся не столько по немецким батареям, сколько по бронетехнике и живой силе противника, изготовившегося к атаке.

Столкновение с «черной смертью» оказалось весьма чувствительным для германских солдат и танков, над чьими головами они уверенно сновали в разных направлениях. Затребованные Манштейном истребители появились в самом конце вражеского налета, когда русские смертоносные осы уже почти израсходовали свои арсеналы и покидали поле боя.

Другим неожиданным сюрпризом было то, что число советских противотанковых батарей на подступах к Арбузово было серьезно увеличено. За время передышки Рокоссовский смог не только подтянуть резервы к месту наступления противника, но и снять часть орудий с Мгинского направления, перебросив их под Арбузово.

Генерал вновь рисковал, буквально оголив оборону Мги, но вновь все его действия окупились сторицей, и блистательный танковый прорыв вермахта был переведен в откровенно позиционную борьбу.

Третьим, но далеко не последним сюрпризом было то, что советские истребители не позволяли летчикам люфтваффе помогать своим наземным частям. Краснозвездные самолеты если не потеснили противника с неба, то не позволили ему в нем хозяйничать, как у себя дома. Все это, взятое вместе, привело к тому, что ценой серьезных потерь немцы лишь вышли к окраинам Арбузово и взяли несколько домов. Под натиском танков и пехоты советская оборона гнулась, трещала, но ожидаемого прорыва на оперативный простор так и не произошло.

Желая оправдать неудачу своих действий, Манштейн возложил всю ответственность на бездействие шлиссельбургской группировки генерала Скотти.

– Если бы он только ударил по русским войскам в районе Марьино, ситуация на фронте переменилась в нашу пользу. И мои танки не стояли бы сейчас у Арбузово, а праздновали бы победу в районе Дубровки! Почему вы не отдали такой приказ генералу Скотти?! Ведь это так очевидно?! – возмущался по телефону Манштейн, упрекая в своих неудачах Цейтлера.

Генералу это тоже было очевидно, но было ещё кое-что, что не вписывалось в привычную схему Манштейна.

– Фюрер запретил генералу Скотти наступать вам навстречу, – огорошил собеседника начштаб.

– Почему?! – изумился Манштейн.

– Согласно докладу генерала, для того чтобы прорвать оборону противника, он должен снять войска в районе Липок, а это создает угрозу прорыва обороны противником.

– Липки можно оборонять малыми силами!

– Генерал Скотти иного мнения по этому поводу, и фюрер полностью с ним согласен. «Ради одного прорыва мы не можем рисковать всем побережьем Ладоги», – сказал он при обсуждении со мной по телефону положения ваших войск под Петербургом, и я не в силах отменить его приказ. – Цейтлер говорил полную правду, но в его голосе Манштейн отчетливо слышал нотку штабника, прогибающегося перед верховной властью. Это стало неотъемлемой частью немецкого Генерального штаба после удаления из него генералов Бека и Фриче.

– Думаю, что мне следует позвонить ему в Ставку и попытаться переубедить его, – высказал предположение Манштейн. Как личный посланник фюрера, он мог себе позволить подобный шаг, но собеседник не разделял его намерений.

– Вы, конечно, можете позвонить в Ставку, но не думаю, что вы сможете заставить фюрера изменить принятое решение. На сегодня Паулюс буксует под Сталинградом. Лист топчется на перевалах Кавказа, Модель из последних сил борется за Ржев. Все это вызывает у фюрера недовольство действиями вермахта. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.