Весенний подарок для девочек - Вера Иванова

— Хорошо, я поеду на дачу и помогу отцу, — Роман не хотел спорить с родителями и решил пойти на компромисс. — Но только при условии, что зарабатывать вы мне тоже разрешите.

Родители согласились, и Роман, побродив среди строящихся домов коттеджного поселка, что был невдалеке от их дачного кооператива, довольно быстро нашел работу. Оказалось, что рабочие руки нужны буквально всем, так что Роман даже мог выбирать. Больше всего ему понравились те условия, которые предложили в коттедже у Шестовых.

— Пять долларов в час — так я плачу всем своим неквалифицированным рабочим. Питание за общим столом. Спецодежда и инструменты за счет фирмы. За порчу имущества — штраф, за опоздание и некачественную работу — вычет из зарплаты. График — скользящий, по договоренности. Устраивает?

— Устраивает, — кивнул Роман. Больше всего ему понравился «скользящий» график — это значит, он сможет свободно распоряжаться своим временем и достроит наконец отцовскую веранду.

На том и порешили. В обязанности Романа входил уход за садом и машиной, мелкий ремонт сантехники и по дому, при необходимости помощь на кухне и в огороде — в общем, весь перечень работ, на которые был способен рукастый пятнадцатилетний мальчишка.

День приезда Юли был первым рабочим днем Романа.

Потекли ленивые, сонные, жаркие дни конца июня — лето катилось к «маковке», дождей не было, солнце стояло в зените, прибавляя работы Роману и усиливая скуку Юли.

В поселке, где громадные недостроенные коттеджи были отделены друг от друга высокими каменными заборами, она не знала никого — в большинстве домов вообще пока никто не жил. Лишь несколько более или менее пригодных для обитания зданий оккупировали бабушки или няни с младенцами — заливистый плач малышей нагонял на Юлю еще большую тоску, напоминая о веселом шуме города и оставленных там друзьях.

Купаться было негде, ни пруда, ни речки в обозримых окрестностях не наблюдалось. Возможно, где-то рядом и было что-то подходящее, но здешних мест Юля не знала, да и знать не хотела. «Надо же было выбрать для дачи такое гиблое место! Ни пляжа, ни речки… ни людей нормальных!» — ворчала Юля, целыми днями просиживая в занятом ею «пентхаусе» (так она называла самый верхний этаж) в Интернете или у телевизора, или же просто валяясь на диване и под грохот радиостанции «Девятый вал» листая старые журналы.

Рисовать не то чтобы не хотелось — было просто невозможно. Выходить в такую жару на пленэр — настоящее самоубийство, даже под зонтиком можно выдержать не более получаса — а что такое полчаса для художника! Один, от силы два беглых наброска… Но главное было не в этом. Неприязнь Юли к коттеджу, который она теперь считала своей тюрьмой, распространилась и на окружающую природу — девочка словно не видела, как хорошо вокруг, сколько замечательных видов открывается из окон большого, стоящего у самого леса дома. В пылу своего раздражения она воспринимала только плохое — а его вокруг тоже было немало — оставленные строителями бетонные плиты с торчащей арматурой, кучи песка и цемента… а также громкие крики рабочих, осваивающих другие объекты.

Был и еще один неприятный момент. В гараже, блистая никелированными деталями, стояли новенькие велосипеды. Отец купил их весной для загородных велосипедных прогулок. Этим он исполнил самую заветную мечту своего безвелосипедного детства, но в то же время глубоко задел и ранил чувства Юли. Дело в том, что девочка не умела кататься. Никто из окружающих не знал об этом — она стеснялась признаться. Так уж вышло — в детстве не научилась, а когда выросла, учиться стало стыдно. Вот и стояли теперь эти велосипеды без дела, да еще парень, как нарочно, ежедневно вывозил их, чистил и смазывал, приводя этим Юлю в полное бешенство.

Делать ей было абсолютно нечего, даже до грядок ее не допустили — их успешно обрабатывали бабушка с Романом. Из окна Юля видела их спины и выбирающие сорняки руки. «Быстро же они нашли общий язык! — немного ревниво думала девочка, наблюдая за спорой работой. — Да только им и язык-то не нужен — они же все время молчат».

Она как будто не замечала наушников плеера в ушах парня — не очень-то поболтаешь, слушая музыку! И вместо того чтобы радоваться, что ее освободили от возни в огороде, девочка злилась, что с грядками управляются без нее. Она оказалась предоставленной самой себе, никому не нужной — даже собственной бабушке! Вон как она гоняет его: «Ромочка, не посмотришь трубу, что-то здесь течет!», «Ромочка, не сбегаешь ли в магазин, у нас сливки кончились!»

«Ромочка, Ромочка! — каждый раз фыркала Юля, чувствуя себя задетой. — Надо же, как он умеет втереться в доверие, этот карьерист и подлиза!»

Рисовать нельзя, купаться негде… Даже в огород не пускают! Что же оставалось?

Строить планы «черной мести» родителям, запихнувшим ее сюда и запершим в неприступном тереме. Слушать «Девятый вал», надеясь, что от включенной на полную мощность музыки хоть кому-то в этом доме станет так же плохо, как и ей самой. Бесконечно болтать по мобильнику с оставшимися в Москве друзьями, сидеть в инете, смотреть телевизор — назло отцу, который перед отъездом попросил, чтобы она отдохнула от техники.

Между тем Рома выматывался так, что к вечеру, возвращаясь к себе на дачу, едва волочил ноги. Он не представлял, что работа окажется такой тяжелой и от бесконечных «разовых поручений» можно так уставать. Порой ему казалось, что старушка нарочно выдумывает, чем бы его занять. Потом он отгонял от себя эти мысли — он понимал, что бабушке, оставленной одной на даче, нужна не столько помощь, сколько внимание.

К Юле он испытывал двойственные чувства. С одной стороны, ее поведение раздражало, он думал, что на месте ее отца давно бы выпорол ее за все выходки — невнимание к бабушке и бесконечное ничегонеделание. Но с другой стороны, это странное существо вызывало любопытство и притягивало — ему хотелось понять девчонку, узнать ее вкусы и интересы.

Вскоре оказалось, что вкусы эти и интересы, по крайней мере музыкальные, во многом совпадают с его собственными. Выяснилось, что девчонка любит «Девятый вал» — это была и его любимая радиостанция. А когда она начала крутить привезенные из Москвы диски, он решил отказаться от плеера — у него было записано то же самое. Так что теперь ему вполне хватало той музыки, что мощным потоком лилась из самого верхнего окошка Теремка.

«Теремком» Рома назвал коттедж Шестовых. И действительно, построенный в стиле «а-ля рус», дом напоминал декорацию боярских или даже царских хором в каком-нибудь фильме-сказке — мягкие, куполообразные скаты крыши, резные наличники, вагонка, которой были выложены стены изнутри, — псевдотеремок, в котором живет псевдоцаревна…

Надо сказать, что, относясь в целом к человечеству вполне терпимо, Рома всех людей делил на две большие группы. Основополагающим принципом такого деления было «может — не может». Может — это значит, человек способен на все: на работу, на множество дел, на успех, на подвиг, на свершения, на саму жизнь, в конце концов. Такой человек успевал везде — и в делах, и в любви, и во всем, за что бы ни брался. Нытиков же и лентяев, а также трусов и слабаков Рома зачислял в категорию «не может».