Спасительная любовь - Эйлин Драйер

Оливия видела, что он только наполовину шутит. Он говорил о будущем: о доме, детях, семье. В его глазах она видела непривычную тоску, улыбка была печальной.

— Хотел бы я, чтобы у нас уже был ребенок, Лив, — сказал он, беря ее руку. — Мне кажется, я бы с удовольствием смотрел на твой большой живот, прикладывал к нему голову и говорил, обращаясь к нему, какая ты замечательная мама.

Ему хотелось, чтобы она сказала, что это возможно. Что она хочет этого так же, как и он.

То, чего хотела она, поднялось к горлу и душило ее.

Идиллия продлилась для Оливии три дня, но это были дни, наполненные смехом, и страстью, и дружеским общением. Это были дни, которые прельстили ее, как распутника прельщает девственница.

Ей ли не знать. Все это уже было у нее когда-то в прошлом, и все кончилось прахом. Но сейчас Джек был другим. Более спокойным, внимательным, заботливым.

Нельзя сказать, чтобы он не был внимательным раньше, но его действия в ту пору диктовались скорее душевными движениями, они не были результатом взвешенного обдумывания. Цветы, сорванные на поле, мимо которого они проходили, котенок, пойманный в сенном амбаре. Поцелуи, когда он видел ее, и розы, когда уезжал. Но она всегда тайно подозревала, что в промежутках он не вспоминал о ней.

Гораздо позднее, когда Оливия вновь обрела способность размышлять над поведением Джека, она пришла к заключению, что он покинул ее так же беспечно, как и любил, как делал все в жизни. Под влиянием импульса. Все решали эмоции, разум совсем не участвовал в принятии решений.

Может быть, теперь все будет по-другому. Может быть, теперь она не будет исчезать из его мыслей. Может быть, на этот раз, вспомнив прошлое, он по-другому увидит те ужасные дни и поймет, как был не прав.

Она снова и снова тешила себя мыслями о постоянстве. О доверии. Она ловила себя на том, что ощупывает свой медальон и думает, не пора ли рассказать Джеку все.

Что-то уж слишком часто у нее появляется такое желание. В ее голове, как литания, звучало: «Верь ему. Он не бросит. Он не сделает тебе больно».

Осторожность в ней боролась с желанием верить, а более всего — с надеждой.

Надежда, знала она, коварный противник.

Конец идиллии наступил быстро. Леди Кейт теперь проводила в доме все двадцать четыре часа, размещая свою свиту. Появившись, она бросила один взгляд на Оливию и разразилась смехом. Вслед за этим она обняла ее так, словно вручила ей цветы прямо из воздуха. Она ничего не сказала относительно того, что Оливия продолжала спать в одной комнате с Джеком. Ей не пришлось. Леди Би потрепала Оливию по щеке и шепнула: «Флердоранж».

Оливия не знала, что ей делать, и продолжала вести себя как раньше. Она помогала леди Кейт вести хозяйство, а Джек помогал Харперу и Финни, и первоочередной их задачей было защититься от неожиданностей. Следующее, что они сделали, — отправили Трэшера прислушаться к разговорам и узнать что можно. То, что он вернулся ни с чем, не успокаивало. Тем временем укрытый от посетителей Джек посылал письма всем, кого знал, в надежде получить предписание явиться на Уайтхолл.

На третий день Оливия помогала миссис Харпер заготавливать лекарственные травы. Это был день приемов, а Оливия знала, что ей надо держаться подальше от гостей.

Она механически выполняла свою работу и вспоминала, каким прекрасным было утро. День был необычно ясным для Лондона, немного прохладным, в распахнутые окна дул легкий ветерок. Первые лучи солнца, окрашенные в нежно-розовый цвет, упали на лицо Джека и смягчили его. Каждое утро, проведенное в этом доме, она просыпалась с ожиданием этого момента.

Джек не подозревал об этом. Он крепко спал, пока она не будила его поцелуем. Рассвет был ее временем, когда муж принадлежал только ей. Когда она могла быть эгоистичной и непростительно счастливой, потому что на рассвете на короткое время Джек был только ее.

— Оливия?

Встрепенувшись, Оливия повернулась к стоявшей в дверях Грейс. У той был встревоженный вид, и Оливия занервничала.

— Я нужна леди Кейт?

Грейс замялась.

— Она хотела, чтобы я предупредила вас.

У Оливии затряслись руки.

— Неужели появился Джервейс?

— Хуже. — Грейс жалко улыбнулась. — Миссис Драммонд-Баррелл.

— Поклонница «Олмака»? После всего, что слышала о ней, я была счастлива никогда с ней не встречаться.

Миссис Харпер отставила в сторону ступку с пестиком и вытерла руки о фартук.

— Это значит, что нужно подать чай, я правильно понимаю? Пойду-ка я разожгу огонь под задницей этого бельгийского воображалы.

Оливия ухмыльнулась.

— Бедный повар. Миссис Харпер нравится сердить его. А теперь скажите, Грейс, какую комнату мне нужно прибрать? Зеленую гостиную?

— Она бы предпочла, хм, чтобы вы, — Грейс набралась духу, — оставались там, где вы сейчас.

Оливия кивнула:

— Хорошо. Я понимаю — леди Кейт не хочет, чтобы меня видели ее гости. Большинство не знают меня в лицо, но… — Грейс как будто бы оставалась спокойной, но Оливия знала, что она напряглась. — Так в чем дело?

Лицо Грейс сделалось несчастным.

— Боюсь, миссис Драммонд-Баррелл знает, кто вы. Она только что сообщила леди Кейт, что ей назвали ваше настоящее имя.

Оливия не произнесла ни слова — просто сняла фартук и пошла к двери.

— Оливия! — запротестовала Грейс и бросилась за ней.

Оливия покачала головой. Сердце у нее стучало, она чувствовала себя совершенно больной — начиналось неотвратимое.

— Оставайтесь здесь. — Грейс схватила ее за руку. — Вы же не собираетесь встретиться с ней?

— Нет, конечно. — Оливия знала, что ее улыбка выглядела ужасной. — Нет, пока она не поведет себя безрассудно.

И, воинственно выставив вперед подбородок, она вышла.

Странная вещь — память. Джек никогда не думал, что память может подвести. Но сейчас, когда его память мерцала, как потухающая свеча, он не мог доверять своим воспоминаниям и тому, что говорили другие.

Например, он помнил Мими. Но как это могло быть? Особенно после этих трех последних ночей, когда он так крепко обвивался вокруг Ливви, что почти не мог дышать. Разве могла быть радость большая, чем снова обнять ее после разлуки, которая, казалось, длилась несколько лет?

И хотя он понимал, что это не так, он отчетливо чувствовал, что сейчас должна быть осень 1810 года.

Или взять хотя бы слово «львы». Оно ощущалось важным, но он не знал почему. Не знал, почему его странным образом тревожило, что случилось с Мими, словно он крепко держал ее и вдруг потерял.

Хорошо хоть, что он не забыл Ливви. Что ничего не случилось в его семье. Что он вернулся в Англию. Но что-то было не так. Он знал только одно — это было как-то связано с потерей памяти.