Поэзия убийства - Наталия Антонова

Гордиевский встретил Мориса с радостной улыбкой на лице, ничто не говорило о его обиде или недовольстве.

–Садитесь, пожалуйста,– пригласил он. И когда Морис опустился в кресло, спросил:– Массаж?

–Массаж,– голосом обречённого ответил Морис.

–Что-то не так?– встревожился «мастер ухоженных рук».

–Юлий! Я пришёл повиниться перед вами.

–Так-так,– пробормотал Гордиевский,– и в чём же, позвольте вас спросить.

Морис выложил ему суть дела. Юлий выслушал его внимательно, ни разу не перебив, потом улыбнулся ласково и сказал:

–Напрасно вы так переживаете, сударь. Земля слухами полнится, и я практически всё из рассказанного вами уже знаю.

–Но…– начал было Морис.

Юлий смешно прикрыл рот ладошкой и сделал большие глаза, а потом проговорил:

–Я не в обиде на вас за то, что вы использовали меня втёмную. Сам виноват, что язык распустил. Но с другой стороны, я вам хоть сейчас готов в ножки поклониться!

–Это за что же?– удивился Морис.

–И он ещё спрашивает,– всплеснул руками Юлий,– я как подумаю, что обрабатывал руки убийц! У меня волосы дыбом и мурашки по всему телу размером с арбуз!– И он, чтобы наглядно показать размер мурашек, очертил их величину в воздухе руками.

Морис облегчённо рассмеялся.

–Вам смешно, сударь,– с удручённым видом проговорил мастер маникюра,– я как представлю, что они могли и меня! Тюк! Чем-нибудь по голове! И нет больше великого мастера Юлия Гордиевского.

–Волшебника,– подыграл ему Морис.

Гордиевский скосил на него глаза и, заметив, что лицо Миндаугаса имеет самый что ни на есть серьёзный вид, согласился снисходительно:

–Будь по-вашему, сударь, волшебника. И учтите! Этот волшебник всегда в вашем полном распоряжении! Вы только кликните, и я примчусь.

–Я учту это, Юлий,– мягко улыбнулся Морис, деликатно давая понять, что не может злоупотреблять его великодушием…

И Гордиевский, отлично его понимая, почти как совсем недавно сказала Мирослава, произнёс:

–Вот и ладно. А теперь приступим к делу.– И он самозабвенно отдался своему ремеслу, которое возвёл на высоту искусства.

На это раз Морис позволил себе расслабиться, утонуть в тёплых, покачивающих его сознание волнах удовольствия и задремать. Проснулся он сразу же, как только Гордиевский закончил манипуляции с его руками.

–Ну как?– спросил мастер.

Морису показалось, что, задав этот вопрос, Юлий даже затаил дыхание, и он, полюбовавшись своими руками, ответил искренне:

–Великолепно! У меня нет других слов!

–Я счастлив это слышать,– с достоинством поклонился Юлий Гордиевский.

Через два месяца в прохладный, но ясный осенний день к детективам приехали Дарья Тавиденкова и Иван Королёв.

Оба они заметно изменились. Даша из миловидной беззаботной девушки превратилась в строгую молодую женщину. А Иван приобрёл несколько суровое выражение лица. Стал выглядеть мужественным и взрослым.

–Мы чего приехали-то,– сказал Иван и посмотрел на Дашу.

–Говори,– кивнула она.

–Мы тут с Дашей подумали и решили пожениться.

–Поздравляем,– заверили их детективы.

–Мы хотим пригласить вас на свадьбу. Придёте?

–Придём.

–Хотим сразу предупредить, что не будет никаких пышных торжеств.

–Отлично.

–Некогда нам, да и деньги не хотим на ветер выбрасывать,– пояснил Иван, покосившись на Дашу.

Детективы кивнули.

–Денис Сергеевич продаёт мне свою долю,– сказала Даша.

–Так что она теперь будет полной и единственной хозяйкой,– добавил Иван.

–Деньги Кобылкину буду выплачивать в течение пяти лет. Он согласен.

–Мы могли бы и сейчас,– встрял Иван,– но деньги нужны на развитие предприятия.

–Да,– подтвердила Даша.– Мы всё хотим изменить. Больше не будет никакого крепостного права. Люди будут работать пять дней в неделю, как и положено.

–И вообще,– Иван сделал широкий жест рукой.

–У Ивана грандиозные планы,– пояснила Даша, скупо улыбнувшись. После всего пережитого девушкой и эта едва заметная улыбка вселяла большие надежды.

–Я вообще-то не ожидала, что Денис Сергеевич захочет продать свою долю. Никто и не предполагал в нём такой чувствительности. Сказал, что не может пережить свалившегося на него позора.

–А не надо было жену в чёрном теле держать,– не удержавшись, пробурчал Иван.

–Может, и не надо было,– печально согласилась Даша.

Почти два месяца назад в дом к заждавшимся его детективам пожаловал Шура. Вид у Наполеонова был как у старого, закалённого в боях и заслуженного генерала.

–Шура! Хватит уже строить из себя Александра Македонского и Цезаря в одном лице!– прикрикнула на него Мирослава.– Рассказывай всё подробно!

–Чего рассказывать-то?– прикинулся он непонимающим.

–Как развивались события после того, как я тебе всё преподнесла на блюдечке.

–Так уж и на блюдечке,– проворчал Наполеонов.

–Сейчас как тресну!– пригрозила ему подруга детства.

–А как же принцип Бабы-яги,– попробовал качать права Шура,– сначала покормите…

–Не получишь ни крошки, пока не расскажешь всё от начала до конца,– перебил его Морис.

–И ты, Брут,– обиженно протянул Наполеонов,– от тебя я этого не ожидал.

–Рассказывай!– настойчиво требовала Мирослава.– А то Брут даст тебе прут!

–Жестокие люди,– вздохнул Наполеонов и, подумав про себя: «Чем быстрее расскажу, тем скорее получу еду», вздохнул и начал свой рассказ:

–Короче, поехали мы в одиннадцать вечера к охраннику Кобылкиной Петру Зиновьевичу Трофимову.

–Он ночует дома?

–Да, телохранителем он работает до девяти вечера, исключая те дни, в которые Эльвира Родионовна куда-то отправляется без мужа, например к подруге. В откровенной беседе Петя, пардон, Пётр Зиновьевич жаловался на обилие сверхурочных. И точно! После изъятия его простыней мы убедились, что парень трудится, не покладая не только рук.

–И с кем же он трудился?

–С Эльвирой Родионовной. На этот счёт сам Петя, пардон, Пётр Зиновьевич запираться не стал. Только умолял, можно даже сказать, в ногах валялся, чтобы я ничего не говорил о его сверхурочных хозяину, то есть Кобылкину Денису Сергеевичу, ссылаясь на то, что последний порвёт его на куски.

–Что же он раньше об этом не подумал?

–Говорит, что думал, и много. Эльвира Родионовна начала домогаться Петю, пардон, Петра Зиновьевича, чуть ли не с первого дня. Он держался больше месяца и всё-таки не устоял. Эльвира Родионовна же писаная красавица.– Шура картинно облизнулся.