Длинный - Алекс Войтенко

Все чаще слышны порой довольно обидные прозвища, данные местными пацанами, нашим воспитанникам. Князь Качашвили, превратился в Швилика, Шереметева называют Прищепкой, а Лопухина — Ушастым. А самое главное, что они откликаются на все это, даже не задумываясь о том, что все это звучит по меньшей мере оскорбительно. Хотя после восьми часов в шахте, пожалуй, можно согласиться на что угодно, лишь бы как-то забыть о том, что еще совсем недавно ты таскал по деревянным мосткам скрипучие тачки с рудой. Благодаря книгам, я еще как-то держался, не давая себе опуститься «ниже плинтуса», кстати очень меткое определение. У Длинного очень часто проскальзывали такие. Откуда только брал их. Ведь если задуматься, то это я дворянин, и, следовательно, именно меня, с самого детства натаскивали на этику, а у него то откуда это взялось? Да, даже за столом, он ведет себя настолько привычно, что другой раз диву даешься. Помню, когда мы только попали сюда, то нас усадили за стол вместе с офицерами, и если для меня все эти условности были привычны, хотя и отвык от них за последние годы. Длинный же вполне привычно, можно сказать на автомате взял вилку в левую руку, но ж в правую и спокойно начал есть. Причем взял не в кулаки, как я заметил у одного из прапорщиков, а правильно тремя пальцами, да и хлеб не кусал, а отщипывал. На мгновение мне даже показалось, что нахожусь на каком-то приеме, а не в пусть и офицерской, но столовой, воинской части.

Все же жаль, что так получилось. Сейчас, спустя время, я понимаю, что Длинный был со мной не из-за каких-то там меркантильных соображений, а просто потому что жалел меня, и считал братом. Не знаю. Он хоть никогда и не говорил об этом, но мне кажется у него все же был брат, которого он по каким-то причинам потерял. И я в какой-то мере заменил ему брата. А потом. А потом получилось так, что я поверил ротмистру Кленовскому, из контрразведки, хотя Длинный всегда говорил, что от подобных деятелей надо держаться подальше.

А ведь если подумать, ротмистр, не уговаривал. Он говорил обычные слова, порой даже тоже самое, что и Длинный, вот только почему-то получалось, что Длинный враг, и хочет втереться мне в доверие, затем, чтобы что-то с меня заполучить. А, что с меня можно было заполучить, если я «гол как сокол»? Взять те же монеты. Да я бы не то что не догадался их прихватить в ту ночь, я бы просто не вылез из подвала, даже если был бы твердо уверен, что наверху уже никого нет. Да даже если б каким-то чудом мне это удалось, вряд ли у меня возникли даже мысли о том, чтобы поживиться там чем-то. Да я скорее бы сбежал со всех ног, даже не думая ни о чем подобном. Так, что монеты, да и бумажные деньги, принадлежали скорее именно Длинному, а не мне. А, что касается катера, так тут вообще заслуга полностью Семена. Я бы даже не решился на подобное, да и не доверил бы мне никто его управление. Самое многое посторожить эллинг, да и то вряд ли. Какое может быть доверие, к мелкому пацану, вроде меня. И ведь вроде все тоже самое говорил и ротмистр, а получалось совсем иное. И самое главное ему хотелось верить. И ведь верил же, пока сам не увидел, что вместо того чтобы как-то организовывать сопротивление, что-то делать пытаясь восстановить прежний порядок, офицеры чаще пьянствовали в кабаках, пропивая последнее. А все их призывы оставались только на словах.

И тут в какой-то момент, оказалось, что у меня объявились родственники. Такое иногда происходило. Ведь не все уезжали из России, с удобствами. Чаще как раз происходило совсем наоборот. И в итоге получалось, что родители оказывались в одном месте, а дети совсем в другом. А иногда, просто кто-то узнавал, что где-то есть родная душа. Правда не всегда была возможность соединиться с этой душой. Кому-то разумеется везло, и он оказывался в эмиграции весьма состоятельным, и тогда можно было надеяться, что оный человек вспомнит о своей родне. Но чаще случалось, как раз наоборот. Хотя бывали случаи, что и тогда семьи воссоединялись. Вот только из всех родных, я помнил только тетку. Мамину сестру, живущую где-то в Самаре. Правда, когда мы приехали туда с мамой, нас не пустили даже на порог. А из родственников отца. Я даже и не помню никого, хотя насколько знаю, Сабуровы, достаточно известная фамилия.

И вдруг, такая родня объявилась. Причем судя по тому, как забегали воспитатели, какое начальство стало приезжать в приют, и почему меня вдруг освободили от работ на шахте, было очень похоже на то, что оные родственники достаточно состоятельны. Потому как в противном случае, об этом объявляли, только непосредственно перед тем, как воспитанника забирали из приюта. Мне же все уши прожужжали о том, что не стоит рассказывать о шахте. Что шахта, это вынужденная мера, потому как дотации на содержание воспитанников выделяют мизерные, и их не хватает даже на необходимое. Откуда-то нашлись средства и мне пошили у портного достаточно приличный костюм. Честно говоря, я даже и не надеялся, что когда-то смогу вновь одеть нечто подобное. В приюте, мы были одинаковыми, и скорее напоминали крестьянских детей, потому как грубые полотняные штаны и такую же рубаху, вряд ли можно назвать как-то иначе. С обувью вообще были постоянные проблемы. Ботинки, из которых кто-то вырастал, отдавали тем, кто помладше, да и видели мы их, только зимой и при выходе на работу в шахту. В остальное время ходить босиком, считалось нормой.

Меня уже начал обхаживать наш учитель словесности, предлагая свои услуги по сопровождению меня до будущих родных, потом, вместо него вдруг, как-то резко появился какой-то офицер, в годах. И вдруг все оборвалось. Зато возле приюта появился шикарный представительский автомобиль с флажками на капоте, и директор приюта, казалось вот-вот сломается пополам, так усердно он кланялся и заискивающе глядел в сторону сопровождающего меня мужчины. Меня посадили на заднее сидение, и повезли в неизвестность. А на все мои вопросы, вначале следовала недоуменная гримаса, показывающая, что сопровождающий меня человек ни слова не понимает не по-русски, ни по-испански. А уже в поезде, мне просто сказали, что все, что мне необходимо, я узнаю на месте. Правда в дороге, мне ни в чем не отказывали. Питались мы в вокзальных ресторанах. Блюда и десерт, тоже