Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы - Диана Гэблдон

– Не будем мелочиться, – прошептал Джейми, видимо, прочитав мои мысли, когда я повернулась к нему голая, прикрываясь на манер Венеры Боттичелли. – Я, пожалуй, тоже разденусь.

Усмехнувшись, он стянул грязную рубаху (пальто Джейми сбросил еще у скамьи) и, не озаботившись тем, чтобы развязать тесемки, рывком сорвал штаны: те болтались совсем свободно, держась лишь на выпирающих костях, – так сильно он исхудал. Затем Джейми наклонился, чтобы спустить чулки, и под кожей проступили ребра.

Он выпрямился, и я положила руку ему на грудь. Она была теплой и влажной, рыжие волоски поднимались дыбом. Густо пахло мужским желанием, даже сильнее, чем травами и кислой капустой.

– Не так быстро, – прошептала я.

Он раздраженно рыкнул и потянулся ко мне, но я уперлась пальцами ему в грудь.

– Сперва я хочу поцелуй.

Джейми прижался губами к моему уху, облапывая зад.

– Разве ты в том положении, чтобы командовать? – прошептал он, крепко сжимая мне ягодицы.

– Да, черт возьми!

В ответ я тоже ухватилась пальцами за кое-какую часть его тела. Да, ему летучих мышей таким стоном не распугать…

Задыхаясь, мы смотрели друг другу в глаза, стоя в обнимку столь близко, что даже в темноте могли разобрать выражения лиц. Под насмешкой Джейми я видела строгость, под бравадой – нерешительность.

– Я твоя жена, – прошептала, касаясь его губами.

– Знаю, – тихо, очень тихо отозвался он и поцеловал.

Потом закрыл глаза и провел по лицу ртом, не целуя, а скорее очерчивая линии скул, бровей и подбородка, словно бы стремясь познать меня всю – до самого сердца, бьющегося под дрожащей плотью.

Я издала тихий звук и попыталась поймать его губы, прильнув к мужу, такому прохладному и влажному, щекотавшему меня волосками, всем телом. Между нами покачивалась восхитительно твердая плоть. Однако Джейми ускользнул от моих поцелуев. Сгреб на затылке волосы, заставил отстраниться и свободной рукой на манер слепого продолжил ласкать лицо.

Раздался грохот: спиной я задела стол для рассады, и поднос с горшками громко звякнул, замахав пряными листьями базилика. Джейми локтем отодвинул поднос в сторону и усадил меня на стол.

– Сейчас, – задыхаясь, выпалил он. – Не могу больше терпеть.

Он прильнул ко мне – и внезапно стало безразлично, не остались ли на столе осколки.

Я обхватила Джейми ногами, а он опрокинул меня на спину и навалился сверху, держась руками за стол и громко постанывая не то от наслаждения, не то от боли. Он медленно задвигался во мне, и я задохнулась от восторга.

По оловянной крыше сарая звонко барабанил дождь, заглушая любые мои стоны. Похолодало, но духота никуда не делась; наши тела были потными и разгоряченными. Джейми двигался медленно, и я выгнула спину, его подгоняя. Он в ответ обхватил меня за плечи и ласково поцеловал, почти остановившись.

– Я не буду этого делать, – прошептал он, не отзываясь на мои тщетные попытки добиться от него большей страсти.

– Что не будешь? – выдавила я.

– Не буду тебя наказывать, – сказал он так тихо, что я едва разобрала. – Не буду, слышишь?

– Не нужны мне твои наказания, ублюдок! – огрызнулась я, пытаясь его оттолкнуть. – Я хочу… Господи, да ты сам знаешь, чего я хочу!

– Да, знаю.

Он обхватил меня за ягодицу, касаясь скользкого места, где соединялись наши тела. Я негромко застонала в знак поражения и бессильно обмякла.

Джейми отстранился, но тут же рывком вновь меня наполнил, вызывая крик наслаждения.

– Позови меня в свою постель, – задыхаясь, произнес он, сплетая со мной пальцы. – И я приду. Хотя нет, все равно приду, позовешь ты или нет. Но помни, саксоночка, – я твой мужчина и буду твоим, покуда жив.

– Да! – выпалила я. – Пожалуйста, Джейми. Я так тебя хочу!

Он стиснул мне задницу обеими руками, оставляя синяки, и я выгнулась под ним, бессильно скользя ладонями по мокрой от пота коже.

– Черт возьми, саксоночка. Ты мне нужна!

Дождь с ревом колотил по олову крыши; рядом ударила сине-белая молния, едко пахнувшая озоном. Мы вместе оседлали ее, раздвоенную и слепяще-яркую, и гром эхом прокатился по нашим телам.

Закат третьего дня вне стен родного дома лорд Джон Уильям Бертрам Армстронг Грей встретил человеком свободным и сытым, с мозолями от кандалов и туманом в голове. Сжимая старый дрянной мушкет, он стоял навытяжку перед преподобным Пелегом Вудсвортом, вскинув правую руку, и повторял, как было велено:

– Я, Бертрам Армстронг, клянусь быть верным Соединенным Штатам Америки и правдою служить им против любых врагов и противников, клянусь повиноваться распоряжениям Континентального Конгресса и исполнять все приказы генералов и вышестоящих офицеров.

Черт возьми! И что ему делать теперь?

30 октября 1980 года

Крэг-на-Дун

На спине между лопаток Баккли темнело мокрое пятно; день выдался прохладным, но подъем на Крэг-на-Дун был очень крутым… Вдобавок от одной мысли о том, что ждет их на вершине, бросало в пот.

– Тебе не обязательно идти со мной, – сказал Роджер ему в спину.

– Пошел к черту.

Прадед огрызнулся рассеянно, словно бы между делом: все его внимание, как и Роджера, сосредоточилось на далеком гребне холма.

Роджер даже отсюда слышал камни: их низкий зловещий гул, словно в улье разъяренных пчел. Этот звук пробирался под кожу, и Баккли яростно заскреб локоть, будто надеясь избавиться от жуткого зуда внутри. Потом вдруг остановился, одной рукой держась за низкую кривую березку, и спросил через плечо:

– Камни у тебя, да?

– Да, – коротко отозвался Роджер. – Тебе твой сейчас отдать?

Тот покачал головой и свободной рукой убрал с лица взлохмаченные волосы.

– Потом.

И вновь принялся карабкаться на холм.

Роджер знал, что алмазы на месте, – и Бак тоже, – однако все равно сунул руку в карман. Тихо звякнули два металлических осколка – половинки старой броши, которую Брианна разломила надвое кухонными ножницами. На каждой – пяток крохотных, размером с крошку, бриллиантов. Господи, только бы их хватило! Потому что, если не хватит…

Было не так уж холодно, но Роджера все равно пробрала дрожь. Он делал это уже дважды – даже трижды, если считать первую неудачную попытку, которая его чуть не прикончила. В Окракоуке он надеялся, что ему в последний раз довелось побывать в том жутком, выворачивающем наизнанку тело и душу месте, где не имелось ни времени, ни пространства. Тогда при переходе его удержала лишь тяжесть сына на руках. И вот – опять ради Джема – он снова сюда пришел.