Инкубус - Михаил Зуев

– Это как?

– А так – опять отдай жену дяде. Хватит. Наотдавался. Никаких его, покойного, денег не хватило бы, чтобы за работающее открытие мне заплатить столько, сколько оно стоит. Нужны были серьезные люди, а не он… тоже мне, инвестор, бля.

Андрей поднялся:

– Установку останавливаем завтра. А сейчас я устал, пойду к себе спать.

– Я тоже, пожалуй, прилягу, – покачивающийся Слава исчез в дверном проеме сарая.

Вот и все. Все встало на свои места. Док хотел дать шанс – Славе и таким, как он, ему подобным. И что? Человеку за семьдесят, а он такая же мразная хипстота, как этот молодой из самолета. Зачем им? Они сожрут шанс, не заметят, не поперхнутся. Нарожают новых биороботов, без вариаций и девиаций. Просто сожрут тебя, как только что сожрали Дока. И, без сомнений, сожрали бы наших детей, если бы дети не были другими и не могли за себя постоять.

Все решится завтра. Я готов. Решение принято.

Андрей лег на кровать и закрыл глаза.

[– Джон?]

[– Я здесь, отец. Я всё слышал. Можешь перейти на обычный канал?]

[– Не могу. Всё отобрали. Помоги мне, сын. Объясни несколько вещей.]

[– Папа, будет сильно болеть голова.]

[– Снявши голову, по волосам не плачут.]

[– Я понял, папа. Сейчас.]

Папа поутру собрался на фабрику, а мать не пошла. Сказала, потом в поликлинику схожу, все равно больничный продлевать, хотя можно уже не продлевать, а сразу и выписаться можно сегодня, но лучше продлю, чтоб утром дома обязательно. Еще сказала: Саша, возьми ее новые туфли, там задники жесткие, сотрет пятки, а чтобы не стерла, возьми гантель свою, пятки-то побей. Отец тогда говорит – зачем, туфли совсем новые, лаковые, бежевые, блестящие, а если я пятки побью, так испортить могу. Мать говорит: ну, ты как всегда, тебе лишь бы из дома сбежать, а там и трава не расти, а отец ей – Эви, зачем ты так, не надо, не права ты, а мать говорит – ладно, иди уж, без тебя разберемся.

Платье принесли только вчера, вечером, поздно было уже, мать Кюллике занесла, сказала – вот, только-только привезли из мастерских, опоздали. Эви тогда спрашивает, а там все нормально, надо чего делать? Та отвечает, да вроде не надо, но на самом деле я не знаю, не уверена, я еще с нашим платьем тоже не разбиралась. Кадри ей – ладно, спасибо, что принесли, и тут же маму спрашивает – будем смотреть? А маме сил нет как спать хочется, у нее все же температура-то еще немножко осталась, не прошел бронхит до конца, она – Кадри, давай завтра утром, я спать пойду. Ну, ладно.

Утром отец тихонько собрался, ушел, мать и говорит: возьми в кладовке, у отца в коробке с инструментами, бумаги грубой наждачной да подошвы потри, а то они кожаные, новые, гладкие, не ровен час, поскользнешься где, расшибешься – юбка-то длинная, да с пододёвом, запутается еще, не дай бог, на лестнице где-нибудь, так полетишь, костей не соберешь. Кадри наждачку взяла, по подошвам поерзала немного, мать спрашивает: так нормально будет? Мать говорит – нормально, хорошо, теперь туфли надевай, во двор иди, десять минут ходи вокруг двора, да не останавливайся. Кадри спрашивает – зачем, а мать: проверить надо, вам сегодня далеко идти, много ходить, весь день до самого вечера на ногах.

Кадри пошла, а как там нормально походишь, если с ночи на утро дождем всё залило, не двор, а сплошные лужи. Туфли новые, на них брызги грязные летят, жалко, да и подметка кожаная, к тому же наждачкой пошкрябанная, без резиновых набоек, промокнет ведь еще. Десять минут не выдержала, а уже стала правая пятка саднить. Левая тоже потом, но правая больше. Вернулась, матери говорит – точно ноги сотру. Эви ей – ну, я ж ему говорила, не слушает меня совсем! Сама гантель взяла, в ванную пошла – там пол каменный, можно нормально гантелей лупить; туфлю пяткой к полу прижала, газету ввосьмеро сложила, через газету пятку отбила, сначала одну, потом другую. Говорит: Кадри, пластырем заклей, теперь снова надень, снова во двор иди. Кадри пошла. Там подсохло уже немного. Ходила-ходила, устала ходить – когда без дела шляешься, всегда устаешь. На этот раз ничего не натерло. Кадри вернулась, спрашивает, а если в носках пальцы жать будет? Мать отвечает, тут я ничего сделать не могу, терпи, только разнашивать надо, и всё, тогда через день-два само пройдет. Так говорит, а сама чуть ли не со слезами. Кадри не поняла: ты чего, мама? Она – да надо было раньше тебе туфли эти купить, ты бы их загодя разносила, и не терло бы сегодня нигде, и не жало, да только где было денег взять, премию отцу только три дня как дали, а так и копейки лишней в доме нет, ну что за жизнь такая. И так села, руки бессильно опустила – прости, дочка. А Кадри и не поняла, за что прощать-то?

Села мать сразу за платье, а там – боже ж мой! – где шов криво положен, где пуговицы подшиты кое-как, где еще что, ну, нет, не руки там у баб в мастерской театрального реквизита, а тяпки какие-то кривые! Всё ляп-тяп да тяп-ляп, знают, видать, что родители перешьют потом, так чего напрягаться? По-хорошему, распороть бы всё и по новой построить, да нельзя – платье казенное, реквизит же, возвращать потом, так ведь прицепятся, и времени совсем нет, сейчас девять, десятый, а в школе уже к одиннадцати сказали быть, колонна ждать не станет. Ну, Эви первым делом длину правильную подшила, так и так подол пришлось пороть, потом пуговицы по местам поставила, так у одной-то ушко возьми и обломись, а запасных ни одной, конечно, не дали – ну, нашла похожую, в самый низ поставила, ту отпорола и на место сломанной посадила; потом что-то еще по мелочам: где шов недоведен, где нитки уже с самого начала гнилые, рвутся под руками. Потом готово все вроде, надо под утюг, лиф отпарить и перегладить как следует, на юбке где требуется складки навести крахмальной водой под утюг, чтобы держало, а там времени совсем не остается, и Кадри торопит – мама, мамочка, бежать уже надо! Эви только-только и успела бутербродов, из чего было в холодильнике, в холщовую сумку сунуть, хотела еще термос с чаем, а Кадри ей – мама, да там воду и колу продают везде, не потащу я еще и термос! Оделась, вроде всё ладно сидит, ноги в туфли сунула – и бегом по лестнице вприпрыжку. Мать ей вслед – куда ж ты, пятки пластырем заклеить забыла, сотрешь ведь! А та уже и не слышит, уже далеко, где ее догнать…

Возле школы битый час толклись, непонятно совсем, зачем рано так было собирать. Учителя волнуются, туда-сюда бегают, на младших покрикивают. Припекать стало, после утреннего дождя парит, а платье плотное получилось, жаркое, лето все же, хоть и север тут у нас, а лето. Погода хорошая, начало июля, каникулы. Все праздничные, возбужденные – шутка ли, год репетиций, а у кого и того больше. Наконец, вроде все собрались, учителя колонну строят – говорят, двинулись, пошли, не отставать! Только вышли, с минуту прошли, и тут сразу – стойте! – флаг один забыли. А как ты стоять будешь посреди мостовой, там такая толпа за тобой идет? Нужно в сторону отойти, на газон, на тротуар, да чтобы никто не потерялся. Старшие мальчишки тут же смылись, за мороженым да за сигаретами. Пока училки бегали за флагом, все стояли, потом опять: флаг принесли, теперь еще раз проверьте, не забыли ли чего? Нет, вроде, – ну, пошли тогда; двинулись по мостовой. Эти, с мороженым и сигаретами, почти не отстали, догнали тут же. Кадри Петеру говорит: дай эскимо куснуть! Петер не жадный, отвечает, да всё бери, и сует недоеденную половину. Кюллике хитрая, чуть ли не всё сразу сгрызла, а эскимо уже капает, Кадри его в рот целиком вместе с палочкой, а кусок от основания возьми да обломись – и прямо на юбку! От него сразу дорожка такая липкая, белая, хорошо, что подол тоже белый, не видно. Ладно, само высохнет.