Прощай, цирк - Чон Унён

В переходе стояла обычная утренняя тишина: магазины еще не открылись. Несмотря на все, я считала, что мне лучше сидеть здесь, чем отлеживаться дома. Конечно, выдавались неудачные дни, когда никто ничего не покупал, а кто-то, проходя мимо, даже бросал мне монетку в сто вон, — все это не имело значения. Здесь, в центре подземелья, кишащего людьми, среди которых были и продающие, и покупающие, и просто случайные пешеходы, я чувствовала, что еще жива.

Холодный переход наполнялся шагами людей, скрипом раздергиваемых жалюзи, музыкой, приветствиями знакомых, цоканьем женских каблуков, человеческим теплом… Мое замерзшее тело постепенно оттаивало. Я тихонько задремала. Но даже сквозь сон я все слышала: смех, шаги, мелодии, спорящие голоса…

Вдруг до меня донесся легкий аромат — кто-то остановился возле меня. С трудом разлепив веки, я подняла глаза на стоявшего рядом человека. Им оказалась девушка с длинными крашеными волосами, сбегавшими по плечам. У нее был беспокойный, бегающий взор. Я не задала ни единого вопроса, но она и сама знала, что ей требовалось, потому что тут же взглядом указала на нужное лекарство. Я достала коробочку санчхончхуна и вручила ей.

Только теперь ее лицо заметно оживилось. Она передала мне деньги. Я не стала даже пересчитывать, уверенная, что она заплатила верную сумму. Отойдя на несколько шагов, девушка неожиданно обернулась, и мы на секунду встретились глазами. Кажется, в тот миг она поняла, что я так же, как она, больше не способна жить без лекарств. Нас мучила одна и та же болезнь.

После ее ухода я по привычке стала убирать коробочки и упаковки в портфель. Вот тигриный пластырь стоимостью в пять тысяч вон, его применяют при растяжениях, головных болях, наклеивают на синяки, места комариных укусов. А это препарат анбинабдонпхён, одна таблетка которого стоит десять тысяч вон. Он используется как лекарство от головной боли, средство для похудения, а также как обезболивающее. Я выучивала названия и цены, как школьник учит таблицу умножения. Поглощенная своими сборами, я не заметила, как наступил вечер.

Меня снова начинало клонить в сон. Требовалось выпить лекарство. Я посмотрела по сторонам, ожидая увидеть запоздалых пешеходов, но вокруг было пусто. Я не спеша закончила укладывать товар. Мне не хотелось идти домой. Моя комнатушка теперь казалась мне более тесной и мрачной, чем гробница. Я напоминала себе несчастливого путешественника, который ушел из дома, ничего не взяв с собой, а теперь возвращается без всякой охоты. Да только и дом-то принадлежал не мне. Во всем мне чудился упадок, тлен, в голове мелькали странные картины: замерзшие цветы расцвели и снова увяли, а по моему телу шныряли мыши.

Поднявшись по лестнице, я замерла у входа в подземный переход, раздираемая сомнениями. Но секундой позже, решившись, я уже двигалась в сторону автовокзала. Здание автовокзала располагалось в противоположной стороне от моего дома. Каждый час сюда прибывало множество людей и столько же уезжало отсюда. Я надеялась, что там я смогу урвать себе толику человеческого тепла.

Даже в столь позднее время в помещении автовокзала яблоку было негде упасть. Я увидела, что многие пассажиры совсем легко одеты, и внезапно осознала, что близится весна. Я жила, не замечая, как проходят дни. Обычно перед первым днем весна моя родная мать всю ночь лепила пельмени. Она говорила, что, если угоститься такими пельменями в сольлале[65], не забыв оставить немного для духов, те уйдут сытые и довольные. Тогда весь год проживешь без болезней. Интересно, сегодня мама тоже лепит те самые маленькие, нежные пельмени?

Примостившись на стуле в зале ожидания, я смотрела телевизор, сонно моргая. Чтобы не уснуть, я все время меняла положение тела. На экране мелькали фигуры людей, направлявшихся к автовокзалу, чтобы на праздники уехать в свои края. Волны дремоты накатывали все чаще, и я старалась держать глаза широко открытыми, но ничего не выходило: мысли путались, изображение на экране расплывалось. Смежив веки, я вслушивалась голос диктора:

— После сольлаля ожидается рост цен на масло. Завтра проблемы с движением могут возникнуть на дорогах, ведущих из города. На завтра назначена церемония прощания, после которой начнет свое плавание экспедиция, направляющаяся в Россию; ее участники планируют пересечь Восточное море на плоту. Завтра погода, видимо, будет ясной, с обычной для этого времени года температурой. Завтра нас ждет теплый день, теплый день…

Весна уже вступила в свои права, пришла пора цветения деревьев, но я ничего об этом не знала. Во мне по-прежнему жила зима. Надевая толстое зимнее пальто, я выходила из дома. Портфель с лекарствами оставался валяться на полу. Вместо того чтобы идти к подземному переходу, я шагала на автовокзал и, делая вид, что провожаю кого-то, сиротливо сидела там до вечера, а потом пускалась в обратный путь. Весна уже подходила к концу, а та женщина все не возвращалась.

Автовокзал. Отсюда можно поехать куда угодно, но я давно забыла, что тоже могу отправиться куда мне захочется. Однажды весенним утром, когда ярко светило солнце, я увидела одну женщину. Она, мягко ступая, подошла ко мне и взяла меня за руку. Она нежно улыбалась. Следуя за ней, я купила билет и села в автобус. Прислонившись к ее плечу, я задремала. Это был глубокий и сладкий сон.

Вот я и приехала в Сокчхо. Я вижу море, которое вы так хотели показать мне, волнорезы и возвышающийся рядом с ними красный маяк. Устроившись на волнорезе, я смотрю на бесконечное, бескрайнее море. Вон там, вдали, смутно виднеется корабль. Сейчас он так далеко, что кажется совсем крошечным, но я уверена, что на самом деле он очень большой. Кто знает: идет ли он в направлении порта или направляется в далекие моря?

Я часто вспоминаю гробницу. Ту самую, куда мы ходили вместе с вами. Гробницу с двумя усыпальницами. Я все еще помню музыканта, игравшего на бипха, и плавно двигавшихся танцовщиц. Однако теперь мои воспоминания потускнели. Гробница, которая соединяла нас с вами, словно антенна, неустанно посылавшая нам сигналы друг о друге, теперь молчит. Стихли тонкие мелодии бипха, исчезли грациозные танцовщицы, растворились в небытии музыканты. Я увязла во мраке, что гуще, чем тьма в гробнице. Теперь все, что поддерживает меня в этом мире, — это горсть таблеток.

Глотая лекарства, я представляю себе залитый солнцем лес, мягкие иголочки корейской лиственницы, что уже окрасились в нежно-зеленый цвет; свежие побеги тянутся все выше и выше, словно состязаясь в росте. Везде, куда ни глянь, цветут одуванчики и ландыши. Вместе с терпким запахом сосновой смолы в лесу веет ароматами цветов. Прохладный весенний ветер бережно ласкает, обдувает мое лицо; слышится пение сладкоголосых пичуг и стрекот насекомых, живущих в траве.

Мои фантазии заставляют меня жить. Но теперь даже представлять что-то стало очень тяжело. Мне все время хочется спать. Не в силах преодолеть дремоту, я снова глотаю таблетку.

Но где вы сейчас? Я давно живу здесь, но до сих пор не понимаю, зачем вам понадобилось приезжать сюда. Хотя я и сама не знаю, зачем отправилась в эту страну, — может быть, из-за вас? Признаться, я не уверена. Ваше лицо я вижу неясно. Сколько я ни старалась воссоздать его в памяти, ничего не получается. Наверное, это из-за лекарств.