Спящее золото. Сокровища Севера - Елизавета Дворецкая

Модвид снял шлем и долго смотрел со стены вслед уезжающим Стролингам.

– Это им в наказанье от богов. За лишнюю дерзость и гордость! – утешал его Рандвер, знавший, как больно задел самолюбие Модвида отказ в руке Рагны-Гейды. – Знаешь, как говорят: краток век у гордыни!

– Хотелось бы мне знать… – бормотал себе под нос Модвид. – Вигмар сын Хроара… Да, он на такое способен. Очень даже.

– Что там? – суетилась внизу фру Оддборг, досадливо поправляя сползающее головное покрывало. – Они уезжают?

– Хотелось бы мне знать… – бормотал ее сын. – Куда же он все-таки делся?

Нежданное возвращение Эрнольва обрадовало всю усадьбу. Родичи и домочадцы были счастливы, что могут повидать его перед дальним и опасным походом, и Эрнольв после недолгой, но нелегкой разлуки с такой силой ощущал тепло своего родного очага, что с трудом представлял, как же уедет отсюда. Каждое домашнее лицо казалось ему милее прежнего, каждую корову хотелось обнять за шею, потому что и она составляла часть дома и всего того, что с самых древних пор почитается священным.

– Нет худа без добра! – приговаривала фру Ванбьерг, собирая рубахи и платья Ингирид в дальнюю дорогу. – Конечно, лучше бы Эрнольву не ездить так далеко, но зато мы навек избавимся от этой девчонки.

– Я рад, что Торбранд конунг все-таки верит нам! – приговаривал Хравн хельд. – Ты понимаешь, сын, какое важное поручение он тебе дал? Отвезти Ингирид к отцу – это только предлог. По правде сказать, я думал, что Торбранд попытается просватать ее за кого-нибудь из здешних. Бьяртмар конунг, как говорят, человек ненадежный, и иметь от него прочный залог неплохо.

– Нет уж, пусть она уезжает подальше! – решительно отвечала фру Ванбьерг. – Если кто-то в Аскефьорде приносит неудачу – то только она!

Но Эрнольву сейчас не хотелось вспоминать о неприятностях, которые причинял нрав Ингирид. Ведь и она, бессовестная и бессердечная девчонка, уже восемь лет жила в их доме и тоже стала его частью. В последние годы, отчаявшись исправить ее нрав, Эрнольв и сам мечтал избавиться от родственницы, но теперь он скорее предпочел бы оставить все как есть. После смерти Халльмунда все домашнее благополучие стало казаться еще более драгоценным, но и более хрупким. Она заново напомнила ту известную истину, что люди смертны все без исключения, даже самые любимые. Обводя взглядом знакомые стены, знакомые камни очага, Эрнольв готов был принести богам любую жертву, только бы они больше ничего не отняли у этого дома. Чтобы все замерло и навсегда осталось так, как есть. Этого хотелось с такой небывалой мучительной силой, что он сам не находил объяснения своим чувствам, томился, принимая их за предвестья будущих бед, и даже собрался идти за помощью к Тордис, но времени до отъезда оставалось мало, а тут еще Стуре-Одд пригласил всех в гости – как же ему отказать?

Сама Ингирид очень радовалась, что едет к отцу. Ее юному жадному честолюбию нечем было питаться в Пологом Холме, а в Ясеневый Двор ее звали нечасто. Сначала старая кюна Мальвейг, потом молодая кюна Бломменатт не жаловали ее и не давали себя показать, и девушка надеялась, что в доме родного отца ей повезет больше. Бывавшие там люди предупреждали, что сводная сестра Ульврун – тоже не земляника, но рауды обладали слепящим обаянием новизны, а бояться неведомого Ингирид не имела привычки. Потому она и носилась по усадьбе, громко распевая боевые песни, и вслух мечтала о своих будущих подвигах.

– Все дочери конунгов в Рауденланде становятся валькириями! – ликующе кричала она. – И меня тоже возьмут на войну! И мы еще посмотрим, кто из нас убьет больше врагов!

Свангерда следила за ней с мягким недоумением и однажды спросила у Эрнольва:

– Ты уверен, что у Бьяртмара конунга ей обрадуются?

– Поначалу – да, – ответил он. – А когда разглядят получше, то, конечно, радости значительно поубавится. Но едва ли Бьяртмар конунг захочет вернуть ее нам. Тут мы ее больше не увидим.

– А когда мы теперь увидим тебя?

– А ты будешь меня ждать?

Эрнольв сам не знал, как у него вырвались эти простые слова: никогда прежде он не решился бы спросить об этом. Свангерда, до того смотревшая ему в лицо, вдруг опустила глаза.

– Прости, – Эрнольв смешался и непременно бы покраснел, если бы краска смущения смогла пробиться через красные рубцы, оставшиеся после болезни. – Я понимаю… Ты еще… Но все же, я имел в виду… Мы же с тобой родня…

– Не надо ничего говорить, – тихо сказала Свангерда. Помедлив, она все же прикоснулась к локтю Эрнольва и тут же отдернула руку. – Я все понимаю. Я знаю, что фру Ванбьерг думает о нашей с тобой свадьбе. Но сейчас еще не время.

– Я понимаю, – торопливо заговорил Эрнольв. – Я не так славен и доблестен, как… – Он кашлянул, но имя любимого брата почему-то встало поперек горла и не выговорилось. – И лицом я теперь…

– Это все неважно. – Свангерда, не поднимая глаз, мягко покачала головой. – Просто я…

– Я же не прошу, чтобы ты полюбила меня прямо сейчас, – быстро продолжал Эрнольв, торопясь сказать все, что хотел, пока опять не смутился, не испугался и не замолчал. – Я вообще ничего не требую. Ну и пусть обычай – я же не по обычаю… Если ты не хочешь, то никто не будет заставлять выходить за меня. Ты можешь жить у нас, как сейчас живешь, можешь даже вернуться домой на север, если захочешь, мы не будем тебе мешать… Но нам будет очень горько расстаться с тобой. Ты знаешь, что отец и мать любят тебя. И я… Я тоже тебя люблю, – закончил Эрнольв и сам удивился, до чего легко эти слова слетели с его губ.

Не было ничего страшного. Напротив, ему вдруг стало легче, захотелось говорить еще и еще. Свангерда молчала, и он продолжил, чувствуя, что в нем самом возникает и растет какой-то новый, другой человек, сильный, уверенный, красноречивый, свободный, гордый. И даже красивый.

– Я любил и почитал моего брата больше всех людей на свете, как второго отца, – горячо говорил Эрнольв, не сводя взгляда с опущенного лица Свангерды. – Я был счастлив, что он нашел себе такую хорошую жену. Лучше тебя и быть не может. Если бы он остался жив, я, наверное, никогда бы не женился, потому что ты – как солнечный луч в темном доме, как ветер с моря, как ветка березы в свежих листочках. Другой не надо, другой не может быть. Я отдал бы жизнь за него и за тебя, я утонул бы вместо него, если бы боги позволили. Но они не спросили нас. Этого я выбрать не мог. Но и другой жены я не выберу. Станешь ты моей женой или останешься вдовой моего брата – я буду всю жизнь любить и почитать только тебя. Если ты не уедешь от нас, то после матери здесь не будет другой хозяйки. Я хочу, чтобы ты это знала.

– Я много думала обо всем этом, – не сразу ответила Свангерда. – Я не очень хотела бы возвращаться домой… Я знаю, что есть такой обычай… Совсем неплохой обычай… Просто я так привыкла видеть в тебе брата… Но ты не думай – ты вовсе не хуже Халльмунда. – Она наконец подняла глаза, тихо улыбнулась, глядя в глаз Эрнольву, как будто сама сомневалась в правоте собственных слов, но хотела верить. – И Халльмунд, я уверена, этого бы желал.