Три церкви - Ованес Азнаурян

– Бари луйс.

– Бари луйс, Само-папи.

– Гарун а?

– Гарун а, Само-папи.

Дед Само сплюнул, смачно отпустил сложноподчиненное непечатное ругательство и добавил:

– Хеч эл гарун чи: На хабум а мез. Цхум ес?[44]

Дед Само из второго подъезда жил по соседству с Аристакесом. Подъезды у них были разные, но одна стена общая. Дед Само был вечно небрит, уже вечность беззуб, одет в вечный, хоть местами все же и расползшийся костюм. Ему было за восемьдесят, и жил он один. Лишь раз в три месяца к нему приезжала из Москвы дочь. Ранним утром дед Само выходил к подъезду, садился на лавочку и смотрел. Смотрел на собак, кошек, ворон, прохожих. Когда открывался магазин «Все для дома», он давал «дельные» советы водителям автомобилей, как лучше припарковаться – кто-то даже совал ему деньги за это. Так проходил его день. Дед Само каждое утро заговаривал с Аристакесом. Можно сказать, с деда Само начинался день, им и определялся. А иногда, когда Аристакес с Беллой уж слишком распоясывались ночью, он утром упрекал:

– Сынок, хоть бы дали поспать немного. И сами тоже бы поспали, жалко вас…

Покурив с дедом Само, Аристакес пошел на работу.

Уже три дня дул ветер – такой, какой бывает в марте: сильный, порывистый, почти ураганный! Освобождающий Небо. Вычищающий до блеска Солнце. Приближающий Гору на расстояние вытянутой руки, когда видишь каждую впадину, трещину, каждый ледник. Ветер, который промыл воздух до невероятной степени прозрачности – безо всякой помощи дождя. Ветер, какой бывает в шестнадцать лет, двадцать, тридцать пять… Ветер, растворяющий гранулы бессонницы без кипятка. Ветер, вылизывающий ожоги от полнолуния. Ветер! Всегда спасительный Ветер. И разве не бывает после декабря март? Ветер принес весну! Все начинается с Ветра – так думал Аристакес.

Но сейчас был январь.

20 января 2015 года

Аристакес спускался по улице Абовяна и думал: «Дорогой Аристакес-джан! С днем рождения, самый близкий, единственный знакомый на все сто процентов, родной, хоть и опостылевший человек! Нет никакой гарантии, что ты проживешь больше восьмидесяти лет, как твой дед, так что ты смело можешь сказать, что половину своей жизни ты уже прожил. И как ты ее прожил? Плохо! Так ничего путного и не сделал. Писал репортажи последние десять лет своей никчемной жизни, потому что ты чертов репортер. Менял газеты, журналы, которые делали тебя несчастным, менял женщин, которых делал несчастными ты. И все! Никчемна твоя жизнь… Она тем более никчемна, что ты поздравляешь сам себя с днем рождения – вот до чего ты докатился! Она никчемна, потому что когда-то ты был писателем, во всяком случае, таковым себя ощущал. А теперь ты – репортеришка. Настоящий писатель должен быть настоящим писателем, и никем другим, а ты… кем только ты не был! Доброе утро, родной!..»

На улице Абовяна, рядом с церковью Катогике, посреди тротуара стояли мальчик и девочка – максимум второкурсники. Он держал ее руку и целовал. Девочка была курчавенькая, воздушная, тонкая, с толстым вязаным шарфом на шее. Мальчик – в серой куртке, тоже вязаной шапочке, с рюкзаком за спиной. Они ни на кого не обращали внимания.

Она:

– Уже поздно… Уже ничего нельзя поделать.

Он, целуя ей руки, быстро-быстро, словно боялся не успеть сказать все:

– Ничего не поздно! Ты не понимаешь! Не поздно! Все еще можно сделать!..

Пройдя мимо них, Аристакес почувствовал себя стариком. Сорок лет! Он шел и думал о том, действительно ли нужно как-то измениться, раз стукнуло сорок, – не материться, скажем, без повода, как того требует Белла? Или он наконец-то попал в свой возраст?

На самом же деле, ему сорок исполнилось в марте еще прошлого года – в настоящем марте. А в тот день… В тот день просто обманная весна почему-то не давала покоя.

«Дорогие друзья! Завтра у меня день рождения! На самом деле мой день рождения именно завтра, а не в марте! В метрике – ошибка. Буду рад, если вы меня поздравите с новым днем рождения завтра!» (Отправлено 243 контактам. 14.01.2015.)

После этой его выходки Белла его бросила, послала ответную эсэмэску: «Да пошел ты!..»

– Ты это специально перед моим днем рождения? Это такой подарок? – спросил ее Аристакес.

– У тебя не завтра день рождения, а в марте.

– Но мы же решили, что завтра…

– Тогда да, это – подарок. Только ты этого еще не понимаешь. Я бросаю тебя, и это мой подарок.

– Ты ведь меня только что убила, ты это хоть понимаешь? Перед самым моим днем рождения ты убила меня!

– Знаю! Но так тебе лучше. Поверь! И не драматизируй.

– Какая же ты эгоистичная сука!

– Не надо грубостей, милый.

– Да иди ты в…!

И он бросил трубку.

Любовь!

Любовь – это Вселенная! И поэтому ее всегда будут описывать. Ведь для того, чтобы дать ее полное описание, нужно будет описать каждую галактику, каждую из 1 000 000 000 000 000 000 000 000… звезд, каждую планету, каждый метеорит, каждую комету, каждую космическую пылинку! А еще ведь пока неизвестно, есть ли другие вселенные… Известно лишь, что наша имеет границы, она не бесконечна, но пока что единственная известная. Наша Вселенная одинока! Если и есть другие, то они тоже одиноки. Ведь они не знают о существовании друг друга. Просто, может, они расположены друг в друге и поэтому не имеют никакой возможности знать… И еще каждая вселенная думает, что она уникальна. С ума можно сойти от этой астрономии! Но как же одинока наша Вселенная! Особенно когда ее бросают…

Он почему-то стал думать о звездах, планетах, кометах, космической пыли… А еще он вспоминал. Как он, например, однажды утром стоял у окна, курил, когда Белла лежала в постели – голая, неприкрытая, удовлетворенная – и, подперев голову рукой, смотрела на него.

– Ах, какая погода! Какая погода!!

– Солнце? – спросила она.

– Нет. Пасмурно, и вот-вот пойдет дождь.

– Я поняла…

– Что поняла?

– Ты – плесень! И поэтому тебе нравится пасмурная погода. Ну а мне очень нравятся такие, знаешь, сыры – с плесенью! – и рассмеялась.

И еще он вспомнил: как-то поздно вечером, выйдя с какой-то выставки, они решили подняться на Каскад и там выпить бутылку коньяка. Оставив ее «Мини-Купер» на улице Терьяна, побежали в супермаркет «SAS», купили трехзвездoчный «Арарат», плитку шоколада и понеслись на Каскад. Сели на третьем ярусе и стали смотреть на осенний город. Наступила полночь, они выпивали, но им по-прежнему было холодно. Странно! Не согревали ни коньяк, ни шоколад. Рука, в которой он держал бутылку, немела от холода.