Владыка ледяного сада. В сердце тьмы - Ярослав Гжендович

– Ты очень интересный человек, парень. Твой дядя – жрец высокого ранга? Вы ехали на повозке, а когда на вас напали, убили шестерых вооруженных людей. А потом вдруг переоделись в одежды синдаров. Зачем? Если ты, как говоришь, чиновник низкого ранга, то отчего вы странствовали в одеждах слуг храма Праматери?

Я уперся кулаками в землю и прикоснулся лбом к полу.

– Ситар пахан… Мой дядя нездоров. Когда он прибыл ко мне в Маранахар, по дороге подхватил болотную горячку. Иной раз болезнь одолевает, и тогда он не знает, что делает. Тех жрецов убили на пути. Мы нашли повозку и трупы. Дядя уперся, что это знак от Праматери и переоделся в храмовые одежды. Уперся, что лишь так мы перейдем через мост в Аширдыме. Именно потому мы позже и выбросили одежды.

– Как тебя зовут, парень?

– Арджук Хатармаль, ситар пахан. Я из Камирсара. Дядя мой зовется Тендзин Бирталай.

– Выпей отвара, Арджук. Твой дядя тоже интересный человек. Шел в столицу из-под гор Камира через край, сожженный наибольшей засухой, какую могут упомнить люди, но несмотря на это подхватил болотную горячку. Где он нашел болота при такой погоде?

– Я не медик, ситар пахан. Но он мог напиться гнилой воды по дороге. Имперские предупреждали, что в такой воде могут жить болезни.

Мужчина склонился надо мной и налил мне в чашу отвара. Клубы дыма из его трубочки легко пахли амбрией и черносливом.

– Откуда вы взяли посохи шпионов, Арджук? Это редкая вещь, такие непросто купить на базаре, пусть бы даже и существовала нормальная торговля. И непросто научиться ими сражаться. Неужели это часть обучения чиновника шестой категории?

– Мой дядя служил в тяжелой пехоте. Учил меня сражаться посохом, потому что дороги опасны. А трости были на повозке жрецов. Мы не знали, что это посохи шпионов. Я – чиновник пятого ранга, не шестого. Умею читать и писать.

– А дядя твой, солдат тяжелой пехоты. Убил троих людей, причем одного – стрелой издалека. Ты же убил двоих в схватке, вооруженный лишь посохом. А в какой-то момент у тебя не было даже его. Голые руки против двух лучников, а твой дядя держал лишь железный амулет на цепи. И ты хорошо знал, где в посохе меч, а где – наконечник копья. Кем были те нападавшие?

– В повозке была железная шкатулка, ситар пахан. Разбойники о ней знали, мы – нет. Но внутри было нечто страшное, наложило проклятие на все околицы. Я сам это видел.

Внесли подносы с едой. Квашеные овощи, соленый сыр, хлеб, молоко. Несколько полосок сушеного мяса. Я принял чару с ореховым отваром и отпил глоток.

– Ты давно не ел приличной еды, парень. Долго в дороге?

– Я потерял чувство времени, ситар пахан. Мы сбежали из Маранахара в ночь, когда вернулась старая вера, а армия перешла на сторону Подземной Матери. Лодкой по реке. Затем мы много дней странствовали пешком.

– Убегали быстро?

– Да, но мы и так собирались уехать. Дядя прибыл ко мне, поскольку заболел мой отец. Поэтому у нас были подорожные грамоты.

– У вас были подорожные грамоты, но вы предпочли таиться, обходить посты и переодеваться в одежды жрецов?

– Бумаги нам подписали до переворота. Мы не знали, хороши ли они. То же самое с паспортами. Они еще имперские.

– Но при власти несчастного императора можно было странствовать без подорожных грамот, сынок, – объявил мне печально мужчина. – Откуда бы двум синдарам знать, что вернется Кодекс Земли?

Это было словно игра. Мужчина задавал невинные вопросы, но мне постоянно казалось, что он пытается загнать меня в угол.

– Когда живешь во время засухи в Маранахаре, – сказал я медленно, – чувствуешь нечто в воздухе. Мы боялись. Мы бедные люди. Жрецы запугали весь район. Порой они стояли и на заставах. Мы пошли в храм и выправили бумаги, как в старые времена, поскольку если бы просто ушли, те на заставах могли посчитать, что мы легкомысленно относимся к Кодексу и учению пророчицы. Что прислуживаем имперскому закону.

Мужчина улыбнулся. Сунул руку в корзину, стоявшую рядом со столиком, и вынул Глаз Севера. Я открыл рот, но не сумел ничего произнести.

– Если сейчас я спрошу, ты ответишь: «Ох, это было в нашей семье давным-давно. Принадлежало еще моему деду, который торговал со странниками из пустынных караванов». Тогда я спрошу, как синдар в те годы мог унизиться до торговли, а ты на это со стыдом скажешь, что в пустынных селениях действуют немного другие обычаи, они далеко от Внутреннего Круга, а жить как-то нужно. Ешь, парень. Ты часто ел кирененскую еду?

– Нет, ситар пахан.

– И все же знаешь, что квашеная хромка не подходит к сыру, зато прекрасна с мясом. К сыру ты взял себе дробленую рукеж. Я бы и сам так сделал. Ты знаешь, что мог бы с легкостью выдавать себя за кирененца? Легкость, с которой ты берешься за мясо… Можно подумать, что ты никогда не слышал о том, что у того, кто ест тела детей земли, загустеет кровь. Ешь, парень. Ешь.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Я не притворяюсь кирененцем, ситар пахан. Не знаю, отчего нас похитили. Прошу, позволь нам уйти домой. Я не ел уже несколько дней – вот и все.

– Ешь, парень, ешь. Нужно использовать любую добрую минутку, которая выпадает нам в мире. Нужно ценить, что мир Творца еще дает нам такие минутки, хотя в этом мире так много людей. Нужно ценить мелочи. Сейчас ты ешь завтрак, а скоро не почувствуешь ничего, кроме боли и муки. Таков наш мир, и с этим ничего не поделать, парень.

– Я не лгу, ситар пахан, – сказал я снова с нажимом. Собеседник мой был добрым и товарищески настроен, но несмотря на это пробуждал во мне опасение. А после последней фразы я просто затрясся от страха.

– И все же лжешь, бедняжка. Лжешь каждым словом, причем лжешь хорошо. Тебя научили создавать сказку. Видишь ли, парень, в каждое слово, сказанное тобой, легко поверить – но невозможно поверить во все. Бывает так, что даже лучшая сказка не поможет. Хотя бы эта деталь: ты синдар. Твой дядя – старший, и следовательно, ты обязан его беспрекословно слушать. И все же, когда возникла опасность, что вас могут отравить, именно твой дядя пробует воду, будто слуга. И всякое такое, парень. Боль не обхитришь. Боль нельзя переждать. Будет не так, как если бы тебе отрезали палец или били. Это – страшная боль, но ее можно вынести. Особенно если ты во что-то сильно веришь. Но то, что обычно случается в обстоятельствах, подобных твоим, переходит границы понимания. Тебе должны были бы сказать. Действительно – должны были. Такое никто не сумеет выдержать. Все, что ты можешь сделать для себя, это спастись хотя бы от части того, что скоро наступит. Смерть – не самая худшая вещь, парень. Сейчас тебе кажется, что это так, но увы. Ты ведь и сам понимаешь, что смерть может стать наградой.

– А какова разница, ситар пахан? – спросил я.

– В чем, парень?

– Между людьми. Амитраями и кирененцами. Дикими кебирийцами и кирененцами. Между жрецами Праматери, кормящими ее статую, и гордыми кирененцами, которые похищают людей на путях, чтобы их замучить?