Дом у озера - Кейт Мортон

Бедственное положение подруги печалило Бена, и Элис, уже отчаянно влюбленная, мечтала все уладить. В то же время ее терзала ревность к той, другой женщине (Фло – как же Элис ненавидела легкомысленную краткость этого имени!), которая играла такую важную роль в жизни Бена, что ее печали в Лондоне, за сотни миль от Лоэннета, портили ему настроение.

Впрочем, время обладает способностью успокаивать любые, даже самые бурные страсти. Бен больше не упоминал о своей подруге, и Элис, юная и потому эгоистичная, вскоре забыла о существовании Фло. Через три или четыре месяца слова Бена, что он готов на все, лишь бы помочь подруге детства найти деньги, вылетели у нее из головы.

* * *

На другом берегу пруда Серпентайн к воде бежал малыш. Элис замедлила шаг, потом остановилась, глядя, как маленькая девочка или мальчик, издалека не разберешь, остановился на самом берегу и стал крошить хлеб, рассыпая крошки из кулачка для стайки уток. С криком подплыл лебедь, с налета выхватил остатки лакомства. Испугавшись острого клюва, ребенок заплакал. К нему тут же подбежали родители, быстро успокоили, но происшествие напомнило Элис о кряквах в Лоэннете, жадных и наглых. Интересно, остались ли они в поместье? От этой мысли у нее перехватило горло. С Элис такое случалось. После того как она много лет ничего и слышать не хотела о Лоэннете, ей вдруг нестерпимо, до боли, захотелось узнать, как там дом, озеро и сад.

В детстве они все лето почти не вылезали из воды, от солнца кожа покрывалась коричневым загаром, волосы выгорали добела. Несмотря на слабую грудь, Клемми – длинноногая, как жеребенок, и непослушная – больше всех любила проводить время на свежем воздухе. Ей бы родиться позже, например сейчас, когда столько возможностей для девочек вроде Клемми! Они повсюду – пылкие, независимые, решительные и целеустремленные, не скованные ожиданиями общества. Элис радовалась за этих девушек с пирсингом в носу, короткой стрижкой и непримиримым отношением к миру. Иногда ей казалось, что она чувствует в них дух своей сестры.

После исчезновения Тео Клемми замкнулась, как моллюск в раковине. Когда ее допрашивали полицейские, она молчала и делала вид, что ничего не слышит. Насколько Элис помнила, Клемми всегда была немного странной, но тем летом тысяча девятьсот тридцать третьего девочка словно одичала. Она почти не приходила домой, рыскала вокруг аэродромов, сбивала заостренной палкой камыши у воды, часто даже ночевала на улице: устраивала бивак в лесу или на берегу ручья. Один Бог знает, что она ела. Наверное, птичьи яйца. У Клемми был талант разорять гнезда.

Мама ужасно сердилась. Мало ей было страданий из-за Тео, приходилось еще тревожиться за Клемми, которая в любую погоду где-то бродила. Впрочем, в итоге сестра неизменно возвращалась – грязная, со спутанными волосами и в разодранной одежде. Лето созрело, переспело и сошло на нет, настала туманная хмурая осень. С ее приходом в Лоэннете воцарилась безысходная тоска, как будто все надежды, что Тео найдется, умерли вместе с теплым временем года. Поиски официально прекратились, полицейские принесли извинения, и семейство Эдевейнов решило вернуться в Лондон. Свадьбу Деборы назначили на ноябрь, и имело смысл приехать на несколько недель раньше, чтобы обжиться. Даже мама, которая не любила город, была рада уехать из холодной, опустошающей печали «Дома на озере». Окна наглухо закрыли, двери заперли, вещи погрузили в машину.

В Лондоне Клемми заставили носить обувь. Вместо разодранных и ставших тесными платьев купили новые, а еще отдали Клементину в дневную школу для девочек с углубленным изучением математики и естественных наук. Клемми школа понравилась. После череды старомодных гувернанток, ни одна из которых не задержалась надолго, настоящая школа стала глотком свежего воздуха, наградой за уступку. Элис, конечно, радовалась, что Клемми вернули к обычной жизни, однако в глубине души молчаливо оплакивала потерю. Возвращение сестры в лоно цивилизации странным образом усугубило несчастье, сделало его постоянным, ведь если даже Клемми потеряла надежду, значит, все кончено.

* * *

Грудь сдавила боль. Это всего лишь колика, успокоила себя Элис, никакой не сердечный приступ. Она нашла скамейку, опустилась на нее и решила немного посидеть, чтобы перевести дыхание. Кожу обдувал легкий теплый ветерок. Элис сидела лицом к дорожке для верховой езды, за которой виднелась детская площадка, – по разноцветным пластиковым сооружениям лазали и гонялись друг за другом дети, пока няни, девицы с забранными в хвосты волосами, одетые в джинсы и футболки, болтали под деревом. К площадке примыкал засыпанный песком открытый манеж, где тренировались конные офицеры из Найтсбриджских казарм. Элис вдруг поняла, что она находится рядом с тем местом, где они с Клемми сидели тем памятным днем в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Правду говорят, что в старости (как незаметно она приходит, как коварно время!) внезапно всплывают яркие воспоминания из далекого прошлого. Важная маленькая девочка училась ездить верхом и кружила по манежу. Элис и Клемми устроились на пледе и обсуждали решение Клемми пойти в летную школу. Это было до начала войны, и жизнь девушек из состоятельных лондонских семей текла своим чередом, но повсюду ходили разговоры, если, конечно, уметь слушать. Элис всегда умела слушать. Как выяснилось, Клемми тоже.

Ей исполнилось семнадцать, и она наотрез отказалась участвовать в светском сезоне. Недавно ее буквально сняли с корабля в доках; продав кое-какие семейные ценности, она собиралась отплыть в Испанию, чтобы сражаться вместе с республиканцами. Мужество сестры впечатлило Элис, и все-таки она обрадовалась, когда Клемми привели домой. Но сейчас, видя, с каким воодушевлением Клемми размахивает газетным объявлением о наборе в летную школу, Элис пообещала замолвить за сестру словечко перед родителями. День стоял теплый, Элис и Клемми только перекусили и пребывали в приятной истоме, довольные, что договорились. Элис откинулась назад, опершись на локти, закрыла под солнечными очками глаза, и вдруг Клемми ни с того ни сего сказала: «Знаешь, а ведь он жив».

Она все-таки не потеряла надежду.

* * *

Элис поискала взглядом то место, где они тогда сидели. Она помнила клумбу и что они с Клемми устроились между двух огромных корней каштанового дерева. Детской площадки, конечно, не было, и няни в длинных платьях и матерчатых шляпках собирались у пруда, держа за руки своих маленьких подопечных, а самых младших возили в громоздких черных колясках. К Рождеству того года вся трава исчезла, уступив место траншеям, которые вырыли, готовясь к воздушным налетам. Впрочем, в тот день война со всеми ужасами и смертью еще только маячила перед ними. Мир пока не раскололся, и в небе ярко сияло солнце.

– Знаешь, а ведь он жив.

Прошло пять лет, но Элис сразу поняла, кого она имеет в виду. С того дня, как пропал Тео, Клемми ни разу о нем не заговаривала.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все. Чувствую.

Девочка на лошади перешла на рысь; лошадь гордо встряхнула блестящей гривой.

– Никто не попросил выкуп, – добавила Клемми.

– И что?