Тайна генерала Багратиона - Алла Бегунова

Петр Иванович обмакнул гусиное перо в чернильницу и, глядя на жену, начертал на листе: «Милостивый государь граф Николай Михайлович, пребывая в отпуске в Вене, волею судеб встретил я здесь секретаря и переводчика персидского посла по имени Игарри.»

— Правильно, — согласилась Екатерина Павловна, — именно по воле судьбы. Кто же знал, что он заявится в магазин Али-Хабиба, когда мы там будем делать покупки?

«Оный молодой человек, — продолжал писать князь, — объявил мне о своем желании перейти на русскую службу и отныне быть с нами.»

— Да. «Быть с нами» — хорошо сказано, — согласилась княгиня.

«С собою взял он бумаги, касающиеся тайных сношений Наполеона с шахом персидским, нашим противником на Кавказе. Они показались мне весьма интересными.»

— Скромная оценка, — произнесла Екатерина Павловна, — но пусть в Санкт-Петербурге определят, каково будет значение сих бумаг для воздействия на Корсиканца и всю его политику.

«Рекомендую Вам вышеназванного мною Игарри. Надеюсь, Вы возьмете его под свое покровительство и препроводите в столицу, где, вероятно, ему не откажут в хорошей должности. Имею честь пребывать Вашего Сиятельства покорнейшим слугою, князь Петр Багратион.»

— По-моему, лучше не скажешь, — молодая женщина взяла у мужа лист бумаги и перечитала черные строки на нем.

— Нужно что-то добавить, — сказал генерал, покусывая кончик гусиного пера. — Я много думаю о Молдавской армии, которой теперь командует Каменский. Молод он, горяч, чрезмерно самоуверен. А кампанию с турками на Дунае следует закончить быстрее и при полном разгроме мусульман. Только о том я молю Всевышнего непрестанно.

— Ну и напишите, — она вернула ему письмо.

— Конечно, я знаком с графом со времен Суворовского итало-швейцарского похода, — продолжал Багратион. — Недавно в Финляндии мы вместе воевали против шведов, однако.

— Что значит «однако», мой милый?

— Вовсе не друг он мне, не единомышленник. Скорее соперник. Незачем об армии его спрашивать или советы давать. А то еще обидится. Ведь он страшно обидчив.

Петр Иванович после некоторого размышления снова обмакнул перо в чернильницу и вывел на бумаге последние строки: «P.S. У меня нет новостей, заслуживающих передачи Вашему Сиятельству. Да хранит Господь Бог армию, вверенную Вам, чьи подвиги на поле боя достойны всяческого уважения. Вот и все пожелания от Вашего старинного приятеля. П.Б.»[26]

Венскому коммерсанту Зюсмайеру принадлежало три довольно больших двухмачтовых речных баржи: «Генриетта», «Каролина» и «Матильда». Они ходили по Дунаю. Вниз, от Вены к Будапешту, Видину, Никополю, Слободзее и Туртукаю. Суда возили бочки с вином и пивом, тюки с сукном и полотном, ящики со скобяными изделиями. Вверх по реке поднимались на парусах и веслах с грузом сухофруктов, кофейных зерен, риса, пряностей, которые в Османской империи стоили дешевле, чем на землях династии Габсбургов.

Часто судами Зюсмайера пользовались путешественники: коммивояжеры, купцы, чиновники. Для пассажиров на каждой барже отводили две-три каюты, в зависимости от количества заказанных мест. Правда, особым комфортом они не отличались и располагались на кормовой палубе, рядом с кают-компанией, где пассажирам в полдень подавали горячий обед, входивший в стоимость билета. Билет можно было купить в конторе судовладельца. Объявления об очередном рейсе и его маршруте он публиковал в городской газете «Vinner Zeitung» регулярно.

В ближайшую пятницу в плавание отправлялась «Генриетта». Она делала несколько остановок в крупных дунайских городах и доходила до Туртукая. Время пребывания судна в пути Зюсмайер указывал приблизительно: около десяти дней. На скорость передвижения парусника влияла погода. При попутном ветре ход его ускорялся и достигал почти двухсот километров в сутки. При встречном ветре скорость падала.

Иногда много времени отнимала погрузка и разгрузка в портах.

Для покупки билета требовался паспорт, ибо фамилии пассажиров вносили в судовую роль, которую при пересечении границы между Австрией и Османской империей проверяли пограничники и таможенники. Но в четверг новый паспорт у Игарри появился благодаря стараниям графа Разумовского, точнее — его агентуры. Документ принадлежал некоему Готлибу Шпильманну, выпускнику Венского университета, нигде не работающему.

Внешность Шпильманна, описанная в документе, примерно совпадала с обликом переводчика. Цвет волос отличался, но их с помощью хны подогнали под описание. Пришлось приобрести и театральный реквизит — накладные усы, чтобы приклеить их персу и тем добиться максимального сходства.

Вообще-то, Шпильманн был великовозрастный шалопай, единственный сын престарелых родителей, живущий на пенсию отца, отставного офицера. Он шатался по питейным заведениям и в трактире «Menschen jutten Willes» по вечерам играл в бильярд, проигрывая довольно значительные суммы. При последнем финансовом затруднении его выручил партнер по игре, чех Януш Кропачек, под залог его паспорта. Двадцать пять гульденов оказались у Шпильмана, его паспорт — у Кропачека, состоявшего осведомителем русской разведки в Вене.

Кроме паспорта, для бывшего секретаря персидского посла Андрей Кириллович заготовил доверенность от владельца тонкосуконной мануфактуры в австрийском городе Линц. В ней утверждалось, будто Готлиб Шпильманн — коммивояжер и направлен от предприятия с образцами продукции на переговоры с покупателями в города Туртукай и Бухарест.

Портфель с образцами — прямоугольными кусками разноцветного сукна размером двадцать на тридцать сантиметров, — прикрепленными к листам картона, тоже имелся. В потайном месте за его подкладкой размещалась папка с оригиналом франко-персидского протокола и двумя письмами Багратиона. Портфель, сделанный из светло-коричневой кожи, закрывался на два замка ключами. Он выглядел очень солидно и свидетельствовал о процветании мануфактуры и об устойчивом положении в ней господина коммивояжера.

Для охраны перебежчика граф Разумовский вместе с ним на «Генриетте» отправлял своего особо доверенного человека — прапорщика лейб-гвардии Преображенского полка, откомандированного в Вену пять лет назад, Альберта Генриховича Гана, выходца из мелкопоместных прибалтийских дворян. Тот отлично владел холодным и огнестрельным оружием, бегло говорил по-французски и по-немецки, исполнял конфиденциальные поручения. Сильный, рослый Ган играл роль слуги Готлиба Шпильманна.

Утром в пятницу сборы в дорогу были закончены. Портной принес новую одежду для Игарри: бязевую рубаху, штаны из грубого полотна, куртку немаркого горохового цвета. Щегольством и изяществом вещи не отличались. Но и Готлиб Шпильманн не в Министерстве иностранных дел служил, а в поте лица добывал хлеб, будучи посредником при продаже тканей. Парижский фрак и шелковый жилет сын серхенга Резы бережно уложил на дно дорожного баула, надеясь надеть их снова уже в Санкт-Петербурге.