Спортивный журналист - Ричард Форд

– Я, пожалуй, еще продолжаю держаться за концепцию вечности. Я вообще человек традиционных взглядов, Уолтер. Но это не значит, что я вас осуждаю. Чего нет, того нет.

Уолтер склоняет голову набок. Он только что услышал неожиданно хорошую новость, и его печальные голубые глаза сощуриваются, словно обнаружив длинный коридор, свет в котором потускнел, как тускнеет все, что уходит в прошлое. Долгое время, с полминуты, он вглядывается сквозь очки в мое лицо. И я в точности знаю, что он видит или пытается увидеть, поскольку время от времени прилежно старался увидеть это и сам – с Экс, еще до того, как она от меня ушла.

Самого себя, вот кого пытается разглядеть Уолтер! Если в традиционной, всепрощающей Фрэнк-Баскомбости удастся различить некую старомодную и традиционную Уолтер-Лаккеттость, значит, не все еще потеряно. Уолтер хочет понять, может ли он спастись от краха в злополучных, не нанесенных на карты водах, в которые его непонятным образом занесло. (При всей присущей ему опрометчивости Уолтер по сути своей похож скорее на почтенного сенатора, чем на искателя приключений.)

– Фрэнк, – говорит Уолтер, осклабясь и поерзывая в кресле. (На миг ему удается отогнать от себя все дурное.) – Вы испытывали когда-нибудь желание, чтобы кто-то или что-то просто взяло да и увело вас куда-нибудь далеко-далеко?

– Много раз. Я потому и избрал дело, которым занимаюсь. Сажусь в самолет, и он уносит меня далеко-далеко. Это я и имел в виду, когда говорил вам прошлой ночью о разъездах.

– Ну вот, а у меня такое желание появилось, когда я вошел сегодня в ваш дом, Фрэнк, – когда ваш цветной жилец впустил меня и я бродил, ожидая вас, по комнатам. Правда, мне казалось, что мест достаточно удаленных для меня не существует, что я попал в черт знает какую переделку и, что бы ни происходило, положение мое только ухудшается. Вы помните наши юношеские ощущения? Все ни к черту, все устарело, а мы просто бессильны.

– Хорошее было время, Уолтер, разве нет? – На самом-то деле я говорю о времени моего студенческого братства, это оно было хорошим. Отличнейшим. Виски, карты и девушки.

– До того, как я пришел сюда, мне казалось, что все хреново, весь мир играет против меня.

– Ну, тогда я рад, что вы пришли, Уолтер.

– Я тоже. Мне теперь гораздо лучше, спасибо вам. Может быть, оттого, что мы обменялись кое-какими мыслями. Мне кажется теперь, что передо мной того и гляди откроются новые горизонты. Кстати, Фрэнк, вы когда-нибудь охотились на уток? – Уолтер снова улыбается, широко и благодушно.

– Нет.

– Так давайте съездим, поохотимся. Ружей у меня полно, каких угодно. Как раз вчера перебирал их, чистил. Можете взять любое. Поехали бы со мной в Кошоктон, с родителями познакомились. Да вот осенью, а? У реки Огайо есть такие места! Мальчишкой я в охотничий сезон каждый день там бывал. Знаете, до Огайо не так далеко, как кажется. Выехал на Пенсильванскую платную, да и кати себе. Последнее время я туда не ездил, но готов начать. Родители-то стареют. А ваши, Фрэнк, они где?

– Умерли, Уолтер.

– А, ну да, верно. Мы теряем их, Фрэнк. Какие у вас планы?

– На когда?

– Ну, скажем, на лето. – Уолтер поистине сияет. Очень хочется отправить его домой.

– Собираюсь объехать с детьми озеро Эри.

Ему-то до моих планов какое дело? Так ему все возьми и выложи.

– Очень хорошая мысль.

– Давайте закругляться, Уолтер. День выдался длинный.

– Я был в отчаянии, когда пришел сюда, Фрэнк. Мне казалось, что моя жизнь закончилась. А теперь не кажется. Чем мне вас отблагодарить? Не хотите съесть омлет? На Первой магистрали есть хорошее местечко. Вы чем сегодня завтракали?

Уолтер стоит, покачиваясь на каблуках, руки засунуты в карманы.

– Я лучше спать завалюсь, Уолтер. Кушетка в вашем распоряжении.

Уолтер берет со столика стопку с жеребцом, вертит ее так и этак, любуясь, потом протягивает мне.

– Я, пожалуй, сяду в машину да покатаюсь немного. Это меня успокоит.

– Тогда я оставлю дверь открытой.

– Хорошо, – говорит Уолтер и пренеприятно хихикает. – Позвольте мне, Фрэнк, дать вам запасной ключ от моей квартиры. Вдруг вам захочется на какое-то время исчезнуть. Квартира будет в вашем распоряжении.

– А вы тоже там будете, Уолтер?

– Разумеется, но это не страшно. Просто теперь вы будете знать, что всегда можете скрыться из глаз.

Уолтер протягивает мне ключ. С чего он взял, что я могу захотеть скрыться из глаз, мне решительно невдомек.

– Очень мило с вашей стороны. – Я опускаю ключ в карман и добродушно улыбаюсь Уолтеру, давая ему понять, что пора уходить.

– Фрэнк, – произносит Уолтер. А следом совершенно неожиданно, так что я не успеваю ни увернуться, ни отскочить, цапает меня за щеку и целует в нее!

Я ошалеваю. Впрочем, ненадолго. Оттолкнув его, я в мгновенном приливе отвращения реву:

– Перестаньте, Уолтер, я не желаю, чтобы меня целовали!

Он пугается, вспыхивает, как рождественская елка:

– Конечно, конечно.

Я понимаю, что ошибся, толкуя намерения Уолтера, но уж мои-то, будьте уверены, известны мне хорошо. Я скорее поцеловал бы верблюда, чем позволил Уолтеру чмокать меня в щеку. И как бы уютно он себя здесь ни чувствовал, падать в его объятия я не собираюсь.

Уолтер часто-часто моргает за черепаховыми очками.

– А мы, шаг за шагом, теряем контроль над собой, верно, Фрэнк?

– Поезжайте домой, Уолтер, – отвечаю я, теперь уже раздраженно.

– Может, у меня и получится, Фрэнк. Спасибо.

Он улыбается на манер печального ветерана войны и медленно уходит.

Миг спустя я слышу, как начинает работать мотор его машины. Потом вижу в окне свет включившихся фар, и машина – «эм-джи» – с грустным гудением трогается с места. Уолтер дважды сигналит, прощаясь, и скрывается за углом. Уверен, добравшись до дому, он мне позвонит – так просто от него не отделаешься. И я, опускаясь (не раздевшись, с каталогом «Гоуки», который хочу полистать перед сном) на кушетку, на которой спал в прежние дни, после того, как ушла Экс, отключаю телефон – маленькое безмолвное признание: так уж устроена жизнь. Не звони, гласит мое молчаливое послание, я буду спать. Смотреть сладкие сны. Не звони. Дружба – обман. Не звони.

* * *

В первые полгода после смерти Ральфа я, обживая глубочайшие глубины моей дремотности, начал выписывать на дом столько каталогов, сколько мог. Получал каждые три месяца штук сорок, уверен. Дошло до того, что мне приходилось набивать ими коробки и выбрасывать, чтобы дать место новым. Экс ничего против них не имела, а со временем даже стала проявлять к ним не меньший моего интерес, и я принялся заказывать порядочное их число только для нее. В ту пору – летнюю – мы проводили один, самое малое, вечер в неделю, сидя в еще залитой солнечным светом комнате или в кухонной нише и перелистывая красочные страницы, загибая их уголки, обводя маркерами то, что нам понравилось, внося номера наших банковских карточек в бланки заказов (большую часть которых мы не отсылали) и записывая номера бесплатных телефонов, по которым могли позвонить, если нам захочется.