Монстролог. Кровавый остров - Рик Янси

Фон Хельрунг промолчал; так что слово взял я.

– Доктор Торранс убил его, сэр.

– Убил его?

– В каком-то смысле слова, – ответил я.

– Как можно сотворить такое «в каком-то смысле слова»?

– Разве не так все и творится в нашей темной и грязной «науке»? – горько спросил фон Хельрунг. – Pour ainsi dire – в каком-то смысле слова?

Наш кэб затрясся и встал точно на том же месте, откуда началась наша поездка: перед входом в отель «Грейт-Вестерн» у Паддингтонского вокзала.

– Так Его Превосходительству сойдет уже? – окликнул нас возница.

– Еще пять минут – еще пять фунтов![75]– отозвался Уортроп. Он обернулся к фон Хельрунгу, и в глазах своего наставника я увидел тот же тайный огонь, что пылал в них в фойе на Пятой авеню целую жизнь назад – я избранный! Тот же огонь я сегодня видел и в глазах другого человека. Безжалостного. Без сожалений и угрызений совести.

– Я еду на Сокотру, – хрипло зашептал доктор. – Поездом до Дувра[76], и там на первый паром. В Аденском заливе[77]буду меньше, чем через две недели, а оттуда на Сокотру – если найду, кто меня довезет; а если не найду, доберусь вплавь. А если и вплавь не выйдет, построю летательную машину и взлечу, как Икар к райским вратам![78]

– Но Икар не взлетел, mein Freund, – пробормотал фон Хельрунг. – Икар упал.

И вновь старший монстролог отвернулся; он не желал – или не мог – выносить странный, холодный пламень, что горел в глазах его друга.

– Я не могу с вами поехать, – сказал старик.

– Я вас и не прошу.

– Я с вами поеду, – сказал я.

– Нет, нет, – вскричал фон Хельрунг. – Уилл, ты не понимаешь…

– Больше меня не бросят, – сказал я. Я обернулся к монстрологу и повторил: – Больше меня не бросят.

Уортроп откинул голову на спинку сиденья и прикрыл глаза.

– Я так устал. Несколько месяцев не спал нормально.

– Пеллинор, скажите Уиллу, что он едет со мной домой. Скажите ему.

– Вы не должны были меня бросать, – сказал я Уортропу. – Почему вы меня бросили? – я больше не мог сдерживаться. Чувства вырвались на волю, вычерпав меня дочиста, и взяли надо мной власть. – Ничего этого не случилось бы, послушай вы меня! Почему вы меня не слушали? Почему вы никогда меня не слушаете? Я предупредил вас, что он врет! Но нет, как всегда: «Пошевеливайся, Уилл Генри! Принеси мне инструменты, Уилл Генри! Сиди со мной всю ночь напролет, пока я ною, плачу и жалею себя, Уилл Генри! Уилл Генри, будь хорошим мальчиком и посиди там и последи, как мистер Кендалл гниет в собственной шкуре! Не шевелись-ка, Уилл Генри, чтобы я мог оттяпать тебе палец вот этим кухонным ножом! Пошевеливайся, Уилл Генри! Уилл Генри! Уилл Генри! Уилл Генри!»

Он раскрыл глаза и молча смотрел, как я плачу. Он изучал мое лицо – сморщившееся и полыхавшее румянцем, и наблюдал, как она раскручивается, моя тайная пружина, «я» и «не-я». У Уортропа был взгляд человека, наблюдающего, как муравей тянет ношу впятеро больше его самого; все потому, что я позволил ему жить и втянул Джейкоба Торранса в правду – путем чудовищной лжи.

– Очень странно, в таком случае, что ты желаешь ехать со мной.

Мейстер Абрам, обучивший моего наставника всем тонкостям монстрологии, но не сумевший научить тому, что он, фон Хельрунг, знал лучше всего, обнял меня и погладил по волосам. Я вжался лицом в его шерстяной жилет, вдохнул запах сигарного дыма, и в тот миг я любил Абрама фон Хельрунга так, как не любил никого с тех пор, как мои родители канули в бездну, любил так же сильно, как ненавидел его бывшего ученика. Что это? – помню, подумал я в панике. Почему я хочу следовать за этим человеком? Что в монстрологе такого, что поглотило меня? Что за адский демон терзал и грыз мою душу, будто душу Иуды на нижнем днище нижнего ада? Если бы я мог дать имя этому безымянному, натянуть лицо на это безликое, быть может, я сумел бы высвободиться из его хищных объятий.

Мы все охотники. Мы все, каждый из нас, монстрологи.

Уортроп оставил нас сидеть в кэбе. Он вышел на улицу, захлопнул дверь и спокойно ушел, не оглядываясь и не сказав ни слова. Я попытался оттолкнуться от мягкого живота фон Хельрунга, но старый монстролог держал меня крепко; он не отпускал меня, несмотря на мои жалобные рыдания, и приговаривал: «Тихо, тихо, милый Уилл. Он вернется; он проверяет, чтобы эти злодеи ушли… Он вернется».

И фон Хельрунг оказался прав – он вернулся. Вернулся и велел мне утереть слезы и прекратить спектакль погорелого театра, поскольку он не хотел привлекать к нам внимания.

– В лобби полиции нет, а клерки радостно сплетничают. Они еще не нашли Торранса или, если все-таки нашли, англичане еще более странный народ, чем я думал. Наших русских друзей нигде не видно. Или они ушли с вокзала, или мы их отвадили. Поше… пора идти, Уилл Генри.

Мы срезали путь через лобби ко входу на вокзал незамеченными – ничем не примечательное зрелище: мальчик, спешащий на поезд, а с ним его отец и дедушка, три поколения семейства на отдыхе.

– Через полчаса отходит поезд на Ливерпуль, – сообщил Уортроп фон Хельрунгу. – Третья платформа. Вот ваш билет.

– А как же Уилл?

Монстролог ответил:

– Уилл Генри едет со мной. Я не знаю, что найду на Сокотре; мне могут понадобиться его услуги. Если, конечно, он все еще не против со мной поехать.

Фон Хельрунг поглядел на меня.

– Ты знаешь, что это значит, если ты поедешь, Уилл?

Я кивнул.

– Я всегда знал, что это значит.

Он в последний раз притянул меня к себе и заключил в объятия.

– Не знаю, за кого мне больше следует молиться, – прошептал он. – Чтобы он присматривал за тобой, или чтобы ты присматривал за ним. Помни, что Господь никогда не возлагает на нас бремени, что нам не по силам. Помни, что нигде нет абсолютной тьмы, но здесь – он прижал раскрытую ладонь к моему сердцу – живет абсолютный свет. Обещай мейстеру Абраму, что ты не забудешь.

Я пообещал. Фон Хельрунг кивнул, посмотрел на Уортропа, вновь кивнул.