Государева избранница - Александр Прозоров

– Борис Иванович, Мария Ильинична с радостью увидит своих сестер.

– Отлично! – встрепенулся боярин Морозов, повернулся к дочерям боярина Ильи Даниловича и кивнул в сторону покоев: – Пойдем…

Государь Алексей Михайлович и государыня Мария Ильинична встретили гостей в халатах, накинутых поверх исподних рубашек из влажного батиста, и с мокрыми волосами. Похоже, они и вправду только что поднялись из купальни. Оба были улыбчивые, жаркие, розовощекие.

– Иришка! Анечка!!! – Царица, в небрежно накинутом на голову платке, кинулась к сестрам, крепко их обняла, отвела в сторону, по очереди поцеловала и оживленно заворковала о чем-то своем, женском.

Боярин Морозов торопливо потянул из-за пазухи толстый сверток из доброго десятка вставленных один в другой свитков.

– Без твоей подписи, Алексей, – чуть ли не зло прошипел он, – ни одно ведомство жалованья слугам выплатить не в силах! То ж ведь дело денежное, бояре своевольничать боятся. Я книги расходные сверил, указ особый подготовил, но все едино подпись твоя потребна…

Борис Иванович сунул царю один из свитков.

Тот посмотрел, быстрым шагом перешел в соседнюю комнату, опустил крышку резного французского бюро, взял из одной секции перо, макнул в чернильницу, стоящую в другой, размашисто подписал.

– Содержание двора… – тут же подсунул другой свиток боярин, а следом третий, четвертый. – Разряд порубежной стражи… Разряд московских стрельцов… Соляная подать… Ямское тягло… Расход посольский… Расход выездной…

Боярин Морозов облегченно перевел дух, помахал в воздухе двумя последними грамотами, дабы чернила быстрее просохли. Царь бросил гусиный срез в стаканчик к порченым перьям, поднял крышку бюро и повернулся к воспитателю:

– А ведь ты, дядька, меня обманул. Сказывал, любовь зла. А оказалось… – Паренек мотнул головой. – Оказалось, что нет на земле высшего наслаждения, нежели свою любимую, самую желанную обнять и целовать ее, и ласкать, и ощущать, как самое себя, и засыпать, ее обнимая, и в ее объятиях просыпаться! Истинно тебе говорю, дядька, рай небесный, Господом нам обещанный, не сравнится с нежностью той, о каковой ты мечтал и надеялся, и отрекался, и жаждал! Покуда рядом она, в руках твоих, в неге твоей, ничто более не интересно и не надобно!

– В том-то и беда, Алексей, что ничего тебе теперь более не надобно! – хмуро ответил боярин Морозов, скручивая и складывая одну в другую подписанные грамоты. – Пропал на полторы недели, ни ответа ни привета! А о том ты помнишь, что не пастушок ты деревенский, а державы православной властитель? Что воля твоя и подписи народу русскому каждый день надобны!

Юный царь всея Руси закинул голову, звонко расхохотался, а затем вдруг крепко, до хруста костей обнял своего воспитателя, сильно похлопав его по спине.

– Ох, дядька, дядька, что бы я без тебя делал?! – отпустил он боярина и окинул его взглядом. – Но вот что я тебе скажу, Борис Иванович. Жениться тебе надобно, дядька! Ты ведь, как я понимаю, лет тридцать женщины не касался? Так вот жениться тебе надобно! Может, хоть тогда ты поймешь, что помимо серебра и злата, доходов и расходов, мануфактур и мельниц в сей жизни еще и другие радости имеются! Что душой не токмо Бога, но и жену свою любить можно! И что счастье истинное, когда любимую свою ласкаешь, а не кошели полные в сундук забрасываешь. Тебе сколько сейчас лет, дядька? Пятьдесят с половиной? Ты ведь еще крепок, как вековой дуб! Еще пару детей родить и вырастить успеешь! Не упусти своего счастья, дядька. Жизнь коротка, а в раю счастья нет. В раю токмо покой и ангелы. Блаженство возможно токмо на земле получить, любимую женщину целуя. И в сем деле каждое мгновение потерять жалко. Я счастлив, дядька… Ты даже не представляешь, насколько я счастлив!

Царь крепко хлопнул своего воспитателя по плечу, после чего перешел в соседнюю комнату, подкрался сзади к своей жене, обнял за живот и поцеловал в шею. Мария с нежностью улыбнулась, вскинула руку, коснувшись пальцами мужниной щеки, подмигнула гостьям.

– Простите меня великодушно, сестрицы родные, но у меня дело ныне имеется крайне важное… – Она извернулась в объятиях мужа, оказавшись к нему лицом, закинула руки государю за шею и сладко поцеловала.

Сестры Милославские и боярин Морозов поспешили поклониться и выйти из царских покоев, оставив молодоженов наедине.

В коридоре рынды пили хмельной мед, по очереди черпая ковшом из бочонка. Видимо, готовились к смене. Дружки разделывали лебедя, соря по ковру белыми перьями. Царский воспитатель укоризненно покачал головой, но говорить ничего не стал. А вот боярышня Анна, вскинув ладони к лицу, внезапно кинулась бежать куда-то прочь. Ее спутники, не ожидавшие подобного конфуза, лишь проводили девицу взглядом.

– Куда это она? – после некоторой заминки спросила Ирина Ильинична.

– А ты не знаешь? – супруг взял ее за локоть.

Княгиня пожала плечами.

– Пожалуй… – Боярин Морозов посмотрел на хмельную стражу, на князя с супругой, снова на стражу, брезгливо поморщился и решил: – Вы ступайте, а я найду Анну Ильиничну и приведу на крыльцо.

Борис Иванович прошел по коридору до лестницы, прислушался. Посмотрел наверх, вниз, развернулся. Двинулся обратно, но уже медленнее, заглянул в одну дверь, в другую. Увидел в светелке холопку, вытирающую пыль, и громко спросил:

– Девица, ты боярышню Милославскую здесь видела?

Служанка склонилась в поклоне и покачала головой:

– Нет, боярин.

– А ты ее знаешь?

– Я вовсе никого не видела, боярин.

– А слышала?

Молодая холопка подумала и вытянула руку:

– Только что кто-то в сторону молельной пробежал.

– Умница! – похвалил ее царский воспитатель, отступил назад и быстро вернулся к лестнице, зашел за нее в уединенную светелку с напольными канделябрами, одна стена которой состояла из образов в несколько рядов, другая сверкала печными изразцами, а третью почти полностью занимало витражное окно, набранное из разноцветных стекол. Спрятаться здесь было совершенно негде, отчего боярин Морозов и замер на пороге, недоуменно почесывая в затылке. И вдруг различил еле слышное, сдавленное всхлипывание.

– Анна Ильинична? – Боярин сделал шаг вперед, заглянул за дверь.

И спрятавшаяся там тетушка, перестав сдерживаться, внезапно разразилась громкими рыданиями, размазывая по лицу крупные слезы. Резко отвернулась, пряча лицо в самый угол.

– Что с тобой, лебедушка?

Борис Иванович, поддавшись порыву сочувствия, взял девицу за плечи, повернул ее, привлек к себе и спрятал в объятиях, поглаживая по голове:

– Да что же вдруг случилось-то, Анна Ильинична? Кто тебя обидел?

– Никто… никто… – сотрясаясь и всхлипывая, плакала несчастная. – Никто-о-о…

– Но тогда… О чем рыдаешь, девица?

– Все… Все… Ирка замужем, счастливая-а-а-а… Машка замужем счастливая-а-а… Девка старая любовь нашла не нарадуется-а-а-а… Одна я карга дряхлая-а-а-а… Никому не нужная-а-а-а… Одна я в девках старых осталася-а-а-а… Рухлядь древняя-а-а-а…