По закону меча. Мы от рода русского! - Валерий Большаков

Как оказалось, особого трепета Инегельд Боевой Клык не испытывал и благоговеть не собирался. Умилостивить бы Перуна, да Белеса, да Бодана, Эгера бы с супругой не забыть, а прочим богам пущай иные угождают. Не слезая с коня, князь громко осведомился:

– Где Чагод?

Жрецы Сварога сбились с шага, сталкиваясь, и уставились на пришельцев в крайнем изумлении.

Старший из них опомнился первым. Он гневно вскричал и ударил посохом, расковыривая худую песчаную землю, однако на князя эта мера пресечения не подействовала.

– Я спрашиваю, где Чагод? – повторил он вопрос. – Выдайте нам этого вора, и мы уйдем!

– Да бесполезно их спрашивать, они по-нашему ни в зуб ногой! – нетерпеливо воскликнул Олег. – Давайте сами поищем!

Жрецы сбились в кучу и наблюдали с ужасом и гневом, как воинственные пришельцы поскакали к баракам на заднем плане. Одно из приземистых зданий отличали широкие ворота, и Сухов догадался, что это конюшня. Одна из створок была открыта, из-за нее донеслось тихое ржание. Потом кто-то, похожий на Мурата, выглянул из конюшни и тут же скрылся. А мгновение спустя добрая дюжина храмовых стражников покинула конюшню, вздергивая золоченые секиры. Секироносцы одеты были одинаково – в длинные белые балахоны, и равно выделялись мощью и статью. За их широкими спинами мелькали Чагод и сыновья.

– Мечи к бою! – рявкнул князь, спрыгивая наземь и выхватывая клинок.

Секира – оружие опасное, но тяжеловатое, в махе даже сильную руку «ведет», инерция смазывает быстроту и растягивает движение. Подставиться под удар будет последней ошибкой в жизни, но зачем же допускать помарки?

Олег увернулся от секущего движения и рубанул стража по боку. Отпрянул от соседней секиры, ударил ее носителя. Пригнулся под гудящим лезвием и сделал выпад, подрубая ногу охраннику.

Малютка Свен охаживал врага деловито, без спешки, но и без промаха. Фудри Московский метался, как загнанная рысь, высекая кровь из храмовников, увертливо отпрыгивая в пиковые моменты. Стегги с Воистом и Сауком бились на левом фланге, Турберн с Ивором прикрывали тылы. А Боевой Клык поступил по-своему – вспорол противнику живот и отобрал секиру. Да как пошел махать ею... Мечта дровосека!.. Князь рубил, кроил, хэкал и приговаривал:

– А вот не надо бы тебе железо в руки брать... Не дорос ишшо... Сморчок поганый... И-эх!

Взревев, как буйвол, из заднего ряда пробился Чагод, выставив толстое копье-рожон. Огромный наконечник, величиной с меч, несся, подрагивая, прямо светлому князю в живот. Светлый князь отпрыгнул, а в следующий миг оперенная стрела завязла у Чагода в горле.

– Я здесь! – послышался крик Хурты.

– Ага! – заорал Фудри.

Весело осклабившись, Олег огляделся мельком – от дюжины стражей уцелело трое. Мурата доконал меч Турберна, а Сура не стал дожидаться развязки – бросив секиру, он кинулся бежать, да так почесал, что очень скоро исчез за дубами, окружавшими храмовую поляну.

– Сдавайтесь! – гаркнул Инегельд.

Хурта рявкнул перевод. Стражи-храмовники побросали секиры, уразумев, что сражались не с людьми, а с ночными дивами, как минимум. Князь мечом указал на раненых и убиенных и перевел острие на бараки. Сын Идара растолковал приказ стражам: хватайте своих и скройтесь с глаз!

– Вроде все, – проговорил Ивор, оглядываясь.

Разгоряченный Свен шмыгнул носом и пробасил:

– Берем свое и сматываемся.

– Истину глаголешь, – улыбнулся Олег, направляясь к конюшне.

Переступив порог, он едва не споткнулся о груду кожаных мешков с драгоценными тканями, со златом-серебром, с охапками соболиных шкурок.

Князь приказал:

– Хурта, ты постереги пока. Олег, Ивор, Свен – хватаем сумы и грузим. Только выбирайте свежих коней!

– Выберем... – проворчал Саук. – Тут их полно...

Отобрав ровно две дюжины гнедых альпов и рыжих аргамаков, друзья навьючили их, распределив вес, и поехали прочь, удаляясь к «полосе препятствий».

Олег покачивался в седле, усталый и безучастный. Только усилием воли он заставлял себя следить за флангами и беречься от внезапной атаки. Запал кончился, порыв иссяк – они собрали почти все уворованное добро, кроме той доли, что уволок чагодовский зятек, но этой малостью можно было и пренебречь.

Жрецы попрятались, пение стихло.

– Турберн, – позвал князь. – Ты как, силушку не растратил?

– Осталось чуток, – ухмыльнулся Железнобокий.

– Это хорошо. Надо будет Свирида найти, а то негоже возвращаться с недоделками да недоборками. Мы с Фудри и Стегги к Вусегарду двинем, а ты бери Олега и Хурту и выследи этого зятька. Ивора возьми и Свена.

– Сделаем! – кивнул Турберн.

А Олег чуть не ляпнул: «Благодарю за оказанное доверие!»

Перейдя по мостику через ручей, который местные звали незатейливо – Ручай, – Турберн со своими пересек редкую рощицу пирамидальных тополей и выбрался к харчевне, именуемой на ромейский манер таверной, – купцы из Херсона, когда прибывали в Самбат на торги, всякий раз заглядывали сюда.

«Таверна» напоминала длинные дома русов, только сложена она была не из дерева, а из саманного кирпича, и крышу покрывал не торф, а черный от дождей тес.

Развернув коня, Железнобокий сказал:

– Свирид где-то скрывается, но Зарина его здесь. Если он и решил уйти насовсем, то не один. Чагод подл, но только не для своих. Думаю, он для того и разделился со Свиридом, чтобы тот Зарину прихватил, дочку его...

Со стороны огородов подскакал Хурта.

– Что скажешь? – обернулся к нему Турберн.

– Дома Зарина, – выдохнул Славин. – Незаметно, что тревожится, – ходит по двору, скотину кормит... Воиста с Алком я там оставил, пускай приглядят.

– Ага... – сказал Железнобокий глубокомысленно. – Тогда так. Стегги с Сауком у Почайны побудут, один у моста, другой у брода. Ежели появится Свирид, не вспугните его, проводите незаметно до дому, а уж мы встретим ворюгу, как полагается. Ивор и ты, Свен, отправляйтесь к дому Свирида, Хурта вас проводит. Ты, Олег, здесь покрутись, в харчевне, послушай, что люди говорят, а я до Горы прогуляюсь. Все, разъезжаемся!

Варяги разъехались. Сухов проводил их взглядом, спешился, бросив поводья мальчишке-слуге, и переступил порог заведения.

Внутри было довольно светло – широкие окна, на зиму забираемые досками, стояли раскрытыми. В двух больших очагах шуровал огонь, подогревая похлебку в медных котлах. Кудрявый серый дым смерчиками уходил в отверстия, прорезанные в крыше. Алые отсветы огня мешались с дневным светом и бликами ложились на закопченные стропила.

Зал был перегорожен плетеной из ивняка стенкой, обмазанной глиной, – в проеме, задернутом занавеской, все плавало в дыму. Между столбов, подпиравших крышу, стояли четыре длинных стола и лавки. Земляной пол был присыпан резаной соломой.