Поцелуйте невесту, милорд! - Мэг Кэбот

Однако не тревога за платье лишила Эмму всех красок, а появление ее мужа, человека, в которого она, как неожиданно выяснилось, была безнадежно влюблена.

— Пойду погляжу, не найдется ли подходящая шаль, чтобы вы не замерзли, — сказала Памела, успокаивающе похлопав Эмму по обнаженному плечу, и, пригнувшись, потихоньку добавила: — А насчет щечек не беспокойтесь, у ее сиятельства есть баночка с румянами.

К несчастью для горничной, ее хозяин обладал достаточно острым слухом, чтобы уловить самый тихий шепот.

— Ни в коем случае, — небрежно уронил он с таким видом, словно отказывался от предложенной сигары. — Моя жена не будет разгуливать с раскрашенным лицом.

Памела, заговорщически подмигнув Эмме, присела.

— Как прикажете, милорд, — почтительно вы молвила она и выскочила из комнаты со сдавленным смешком.

Как бы Эмма хотела рассмеяться сама! Но она чувствовала себя абсолютно серьезной, серьезнее, чем когда-либо в жизни.

— Будем надеяться, что это добавит немного румянца на твои щеки, — произнес Джеймс тем же небрежным тоном, подходя к туалетному столику, и положил ей на колени длинную коробочку, обтянутую черным бархатом.

Но голова Эммы была слишком занята, чтобы заметить что-то столь обычное, как футляр для драгоценностей. Ее взгляд тревожно скользил по лицу Джеймса, пытаясь обнаружить признаки чувств, о которых говорил Фергюс.

Но в ответ на ее ищущий взгляд Джеймс только приподнял бровь.

— Ты уверена, что не заболела, Эмма? — поинтересовался он. — У тебя действительно осунувшийся вид.

Что же ей делать? Что сказать? Не может же она просто взять и спросить: «Джеймс, это правда, что ты меня любишь?»

И каким ударом для нее будет, если он рассмеется ей в лицо или, хуже того, станет отрицать.

Эмма покачала головой и взяла в руки бархатный футляр.

— Нет, со мной все в порядке, — сказала она, открывая крышку.

Россыпь крупных сапфиров, синих, как ее платье — и ее глаза, хотя она и не догадывалась об этом, — сверкала в отблесках свечей. Никогда в жизни Эмма не видела ничего прекраснее, чем это колье и серьги.

— И пока ты не начала пилить меня, — Джеймс вытащил камни из футляра и, шагнув ей за спину, надел колье на ее стройную шею, — что деньгам можно было найти лучшее применение, направив какую-нибудь жалкую миссию в африканскую деревушку, позволь уведомить тебя, что эти драгоценности принадлежали нашей семье дольше, чем мы с тобой живем на свете. Так что я не имею никакого отношения к их приобретению. Но должен сказать, — добавил он, глядя на ее отражение в зеркале, — что лично я одобряю эту трату.

Как он может говорить таким беззаботным тоном, если испытывает то же, что и она, было выше ее понимания. Хотя, если Фергюс сказал правду и Джеймс давно разобрался в своих чувствах, у него было достаточно времени, чтобы научиться скрывать свои эмоции.

Как бы то ни было, кровь, отхлынувшая от лица Эммы при его появлении, снова прилила к щекам от комплимента. Потупив взгляд, она коснулась пальцами прохладных камней.

— Спасибо, Джеймс. — Вот и все, что ей удалось сказать.

— Ты прелестно выглядишь, — сообщил он, потянувшись к ее новому, отделанному горностаем плащу. — Я не более чем ты стремлюсь на этот ужасный прием, но не вижу способа отказаться, кроме как притворившись больным. Боюсь только, нам никто не поверит, — даже твоя бледность бесследно исчезла. Мы просто появимся там и вернемся домой при первой же возможности.

Пальцы Джеймса скользнули по ее обнаженной коже, и она замерла, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Неужели это сладкое томление и есть любовь? Со Стюартом она никогда не испытывала ничего подобного. Честно говоря, порой она всячески старалась уклониться от поцелуев, которыми он изредка удостаивал ее. А теперь она готова пройти босиком по раскаленным углям лишь для того, чтобы снова почувствовать губы Джеймса на своих губах.

— Восхитительно! — Возглас графини, поджидавшей внизу, вывел Эмму из задумчивости, когда они с Джеймсом спустились по лестнице. — Дорогая, какая же ты красавица! Джеймс, ты не мог бы найти более прелестную жену во всем Лондоне.

— Да, — отозвался Джеймс своим обычным суховатым тоном. — Для этого мне пришлось отправиться на Шетленды.

Это заявление вызвало приступ смеха у графини, которая пребывала в таком радостном настроении, что готова была смеяться над чем и над кем угодно. Она смеялась над лакеем, который споткнулся и чуть не уронил ее в лужу, подсаживая в карету. Она смеялась над горничной Картрайтов, которая наступила ей на подол, помогая снять плащ. Она смеялась над Эммой, которая так разрумянилась, что не нуждалась в том, чтобы удалиться в дамскую комнату и пощипать щеки, как это сделали Пенелопа и достопочтенная мисс Фиона Бейн, прибывшая одновременно с ними. Графиня смеялась даже над собственным сыном, у которого не хватило рук, чтобы предложить их дамам, претендовавшим на его внимание.

К счастью, достопочтенная мисс Бейн в простом белом платье, которое, хотя и вышло из моды, тем не менее выгодно подчеркивало ее пылающие волосы и великолепную фигуру, была сразу же подхвачена в танце и не кем-нибудь, а столь важной персоной, как наследник герцога Радерфорда. Фиона, правда, не имела ни малейшего представления о высоком статусе своего партнера. Но если она и расстроилась, что ее так быстро оторвали от Джеймса, то вскоре утешилась, воодушевленная хотя бы тем, что с ослепительно высокого потолка не капает дождевая вода, без чего не обходилась ни одна вечеринка в замке Маккрей.

Что же до Пенелопы Ван Корт, то не успела она появиться в бальном зале, как на нее заявил права Джеффри Бейн. Барон хоть и бросал ревнивые взгляды в сторону Эммы, все же был не настолько глуп, чтобы тратить свое время на женщину, чьей рукой — и состоянием — прочно завладел, несмотря на все его усилия, другой мужчина.

Эмма смотрела на кружившиеся перед ней пары, но не видела их. Ее сознание все еще пребывало в тумане от открытий, обрушившихся на нее за последние несколько часов. Она слышала адресованные ей слова, ощущала рукопожатия и даже улыбалась в ответ, но не могла сосредоточиться ни на чем, кроме мужчины, который стоял рядом и вместе с ней принимал поздравления. Интересно, что он думает обо всем этом? Если Фергюс прав, Джеймс должен испытывать горечь, слушая все эти пожелания и будучи уверен — ввиду предстоящего аннулирования брака, — что их супружеское блаженство недолговечно.

А если он не любит ее, то какими смешными должны ему казаться все эти прочувствованные благословения!

Но если Эмма не получала никакого удовольствия от происходящего и догадывалась, что Джеймс совсем не так доволен, как пытается изобразить, его мать, вне всякого сомнения, пребывала на седьмом небе от счастья. Никогда прежде Эмма не видела у леди Денем таких сияющих глаз и такой широкой улыбки. С каждым новым рукопожатием, пока гости продвигались дальше вдоль линии встречающих, графиня становилась все более цветистой в своих ответах на их добрые пожелания. «Ах, он никогда не был счастливее!» — то и дело повторяла она. Никогда не был счастливее, гадала Эмма, потому что наконец женился на женщине, которую любит? Или потому, что хочет убедить в этом свою мать? Но какова бы ни была истинная причина, Джеймс мастерски изображал счастливого новобрачного, обнимая Эмму за талию и улыбаясь шире, чем когда-либо в жизни.