Война за империю - Евгений Белаш

— Боемир Ефимович, я вам помогла, устроила вам медицинскую … консультацию.

— Да. Спасибо.

— Ну почему же вы так ужасно относитесь к своему здоровью?

— Я пью все, что порекомендовал тот врач.

— Но это же недостаточно! Он ведь говорил о полном обследовании и о многих других вещах! Вы не соблюдаете режим, ложитесь за полночь, встаете до рассвета! Так нельзя, и я… я жалею, что тогда вам помогла! И я сама сообщу о вас в клинику Бурденко! Не хочу, чтобы вам стало… стало совсем плохо.

— Понятно, — тихо сказал Шанов.

— И вообще, что это за имя — 'Боемир'? — неожиданно выпалила она ему в лицо и мгновенно осеклась, сразу и густо покраснев.

— Понятно, — повторил Шанов, не уточняя, что именно ему понятно. — Воды хотите?

— Что?..

— Я говорю, вы хотите стакан воды?

— Нет…

— Как пожелаете, — согласился Шанов. — Что я могу сказать…

Он вздохнул, провел рукой по подбородку, словно приглаживая невидимую бороду.

— На самом деле меня звали по-другому. Но как — я забыл. Вы уже узнали обо мне немного… что было в моем прошлом, про рану в голову и стреляную еще. Вот после этого я забыл, как меня звали. Просто забыл. Меня тогда подобрал пограничный летучий отряд. Точнее, дозор. Они дали мне новое имя, сокращенное от 'Боец Мировой Революции'. Боемир. Хорошее имя, как мне кажется.

— Д-да, — вымолвила Наталья.

— Что до моего здоровья…

Шанов легко поднялся со стула, прошел по комнате, хмурясь и двигая пальцами, будто дирижируя невидимым оркестром. Остановился у фотографий на стене, подумал немного.

— Видите ли… Вы уже наверняка поняли, что я военный. Не могу сказать, чем я занимаюсь, сами понимаете. И дело тут такое…

Шанов снова сел, он казался немного растерянным и неуверенным в себе. И, судя по всему, удивлялся такому состоянию не меньше, чем пораженная Наталья.

— Если я сейчас начну… нет, не так, не то говорю.

Человек, который обычно был эмоционален, как танк в бою, неожиданно потер виски, двинул челюстью.

— Если сейчас медицина мной заинтересуется, то меня отправят на лечение. Скорее всего. И отстранят от дела, которым занимаюсь. А это важное дело, его нельзя сейчас бросать. Никак нельзя. Просто не могу. По своим причинам. Поэтому, пожалуйста… давайте вы не будете угрожать бурденкой.

— Клиникой имени Бурденко, — машинально поправила она.

— Да, извините, запамятовал. В общем…

Он посмотрел ей прямо в глаза, и Наталья не увидела во взгляде ни угрозы, ни давления. Только молчаливую просьбу, которую нелюдимому офицеру было очень сложно выразить словами.

— Давайте так сделаем, — предложил он. — Я расскажу вам, почему мне сейчас нельзя в больницу. Но потом, когда…

— Когда об этом можно будет говорить? — подсказала она.

— Я ничего такого в виду не имел! — резко отозвался он, с неожиданным напором, как будто Наталья уже выведывала важные государственные секреты. Но почти сразу сник.

— Расскажу, в общем, — глухо повторил он. — Потом. Только медицины сейчас… не надо.

Они молча сидели друг против друга, Наталья — прямо, чуть откинув голову. Шанов наоборот, склонился вперед и опустил руки на коленях. Свин сверкал бусинками маленьких глазок и тихо что-то бормотал на своем свинском языке.

— А у меня вам подарок, — сказала Наталья.

— Подарок?..

— Да. Аркадий вас хотел поздравить… с днем рождения.

— Он у меня осенью, — в замешательстве признался Боемир. — В ноябре.

— Но мы же не знали, — улыбнулась она, легко-легко, самыми краешками губ, словно бабочка крыльями взмахнула.

— Это книга, — Наталья протянула Боемиру сверток. — Она называется 'Граф Монте-Кристо', написано французским писателем Дюма. Наверное, вам будет интересно.

— Спасибо, — Шанов принял подарок, покрутил в руках, явно не представляя, что с ним делать.

— Мне не дарили подарков… давно, — неожиданно признался он. — С тридцать девятого года. Отвык.

Наталье вспомнилось, каким тоном Боемир говорил 'привык' в ответ на обвинение Стерлигова насчет жизни в ненависти. И очень захотелось спросить, кто дарил ему подарок в тридцать девятом году. Не та ли 'Руперта' о которой упоминал Стерлигов? Наталья посмотрела в словаре и узнала, что это немецкое женское имя, довольно редкое, означающее 'Известная'.

— Спасибо, — с непривычной, невиданной ранее теплотой сказал Шанов, положив ладонь на сверток. — Я его потом открою. В детстве… любил подержать подарок закрытым и помечтать о нем. Позже.

— Хорошо, — Наталья будто очнулась ото сна. Поднялась, машинальным движением пригладила волосы и чуть одернула платье. — Я тогда пойду. И пожалуйста…

Она заколебалась, думая, как же его назвать, 'Боемир' или все же по имени-отчеству. Невидимая, невесомая ниточка неожиданно связала двух одиноких людей в этой комнате. Тонкая и легкая, как лучик лунного света, непрочная. Сотканная из ее беспокойства о здоровье Шанова, его внезапно прорвавшихся воспоминаний, нежданного подарка. Из произнесенных вслух слов, но главное — из того, что осталось несказанным.

— Пожалуйста, позаботьтесь о себе.

— Подождите.

Его просьба догнала женщину у самой двери.

— Наталья… может быть вы сходите… выйдете… в общем не составите ли мне компанию.

Шанов вздохнул, борьба с внезапно проснувшимся косноязычием оказалась труднее рукопашной схватки.

— Я хочу вас куда-нибудь пригласить, — сказал он, наконец, с решимостью человека, бросающегося в ледяную прорубь.

* * *

— Черт подери! — в голос орал Солодин, сжимая телефонную трубку. — Где моя вода!?

Покойник, тихо вошедший, скорее даже просочившийся в начальственный кабинет, тихонько присел в углу, на грубо сколоченном табурете. Механик принял вид благочинный и возвышенный, всячески показывая, что вполне подождет. Свирепо взглянув на Трактора Ивановича, командир вновь переключился на содержательный разговор с невидимым собеседником. Очевидно, тот попытался оправдаться, потому что после короткой паузы полковник заорал еще громче:

— Я не требую отдельную комнату для умывания, которая, к слову, моей бригаде положена по уставу, с оборудованными местами для мытья ног! Но вода мне нужна! У нас сейчас постоянное гарнизонное размещение, а это значит, что в сутки на одного человека должно приходиться не менее тридцати пяти литров! А на деле и десяти не набирается! И они, эти десять литров, по нормам вообще допустимы только в полевых условиях!

Он снова послушал. Покойник вздохнул.