Операция «Арлекин» - Александр Афанасьев

— Ой, как будто это сложно. То и дело болтают, особенно когда напьются. Документы теряют…

Натирбофф понял, что надо сменить тему.

— Скажите, а как вы относитесь к коммунистам? И к коммунизму. Если это не личный вопрос, конечно.

— Ой, а как к ним относиться? Сложно, но жить можно. Если знаешь как… А вещи, что мы оставили — их забрать нельзя будет?

Натирбофф как будто очнулся от сна — такая реакция у него была на этот вопрос.

— Боюсь, что нет. Где Ирина?

— Она в Германии. Ей ведь можно будет потом приехать?

— Простите?

— Потом приехать. Сюда.

Натирбофф покачал головой — всё было как в дурном сне.

— Думаю что нет. Вы понимаете, что вашу дочь могут обвинить в государственной измене?

— За что?

— Вы передавали в США секретную военную информацию, вы это понимаете?

— Ой, да кто поверит. Если кого и обвинят, так этого дубака. И правильно. Нечего…

Этого Натирбофф не вынес — вскочил и вышел из кабинета

Гас Хатауэй ждал в соседнем кабинете — там был выведен приемник от микрофона, но видеосъемка не велась. Глаза его блестели охотничьим азартом…

— Мюрат, это одна из самых поразительных записей, которые я слышал.

— Спасибо.

— Нет, серьезно. Кто она вообще? Дура?

— Нет, она не дура. С ней что-то не так… Я пока не могу выразить, что именно. Но она — не подстава.

— Нет не подстава. Русские не стали бы разрабатывать такую дикую легенду.

— Это не сыграешь.

— Вот именно.

— Но остается ее дочь. Истинный Арлекин.

— Что значит истинный Арлекин? — удивился Хатауэй — похоже это и есть Арлекин, как бы странно это ни было. Похоже, что она контролировала свою дочь и в целом — схему.

— Это не так. И ее надо найти и вывезти.

— Кого?

— Ирину!

— Да ты с ума сошел, друг, — удивился Хатауэй. — Мы и так пошли на огромный риск, зайдя на из территорию близ Ленинграда. Теперь КГБ обо всем знает, соваться туда — безумие.

— Мы имеем перед ней моральные обязательства.

— Перед — ней? А она вообще знает смысл слов «Моральные обязательства»? С виду не похоже…

Канал обратной связи с их группой был довольно простым и основывался на том же принципе что и основной канал. Они подали в газету объявление — «Группа опытных маляров оказывает услуги по покраске помещений, покраска внешняя и внутренняя, дорого». Последнее слово отпугивало многих — немцы есть немцы, они лишнего пфенинга не потратят. Но если кто-то и звонил — поняв, что это случайный человек, они выслушивали его и вежливо отказывали под любым предлогом. Далеко, или уже есть заказы или еще что.

Но этот звонок был иным.

— Здравствуйте, вы подавали объявление о том что красите здания?

— Да, герр, э…

— Штраус. Мне как раз нужны опытные маляры. Но работать придется на большой высоте…

…

Через некоторое время они встретились на окраине города. Справа — угрюмо дымил трубами какой-то химический комбинат, загрязняя природу, пейзаж был мрачным и отталкивающим. В транспортном потоке на дороге грузовых машин было больше, чем легковых.

Куратор был явно на взводе, нервничал.

— Ту работу, которую провалили вы, выполнил другой человек. Но он вышел из-под контроля, его надо найти и убрать.

Колдфилд изумился

— Как мы будем его искать? Если мы начнем задавать вопросы, кто-то обязательно вызовет милицию. А то и Штази!

— Не нервничайте. Мы знаем, где он примерно должен появиться. Надо будет его обнаружить и убрать.

Оказалось, что цель надо искать не где-нибудь, а в районе советского посольства на Унтер-ден-Линден.

У них был собственный транспорт, и у координатора — польский фургон Ныса; это примерно как старый Форд-Транзит или ЛДВ, только похуже. Все члены группы имели солидный опыт выживания на улицах и охоты на людей — вот только они понятия не имели, насколько применим опыт Ольстера или Белфаста к Восточному Берлину. В Белфасте всё понятно, кто свой, кто чужой, где надо опасаться, а где нет. Местное население запугано взрывами и расправами, если оно что и заметит, то пройдет мимо, а если и стуканут, то не в полицию, а в отряд самообороны района или в местную ячейку.

Здесь своих нет, смертельно опасно везде, по данным британской разведки ту или иную связь со Штази имеет каждый шестой житель ГДР; то есть страна пронизана стукачами, в столице этот процент еще выше. Сообщить о подозрительных людях может любой, и адвоката не будет, и правозащитники шум не поднимут, и попадешь не в Кэш[93] а в коммунистический застенок. И не выйдешь оттуда.

Они выделили три патруля по два человека, патрулировать улицы близ посольства, у каждого была фотокарточка и маленькая рация военного образца — только за нее могли отправить в застенок. Остальные остались в фургоне и Томми Грин, известный тем, что в девять лет застрелил сверстника — паписта, вертел в руках винтовку с оптическим прицелом и помповым перезаряжанием. Он не знал, что существуют такие винтовки — похожие на хорошо знакомый АК, но такие удобные и тихие. Как опытный стрелок, он мог оценить хорошее оружие.

Пока было все хорошо, у них был даже кофе — в машине была плитка. Но они понимали, что в любой момент тишина может взорваться, а дальше — или пуля и темнота, или холод сибирских застенков…

Подбежал Корки, самый молодой из группы.

— Он только что подъехал! Русская черная машина!

— Садись!

…

Томми Грин имел большой опыт обстрелов британских патрулей и машин и знал, что если стреляешь по патрулю — надо вывести из строя в первую очередь хвостового стрелка, если по машине — водителя. Обездвижил машину — и дело почти сделано.

Но это-то и было его ошибкой.

Выстрел по водителю достиг цели, а вот пассажир оказался намного проворнее, чем Томми того ожидал. Когда он выстрелил, пассажир уже пригнулся, прикрылся приборкой и двигателем, и пуля цели не достигла.

Контактер моментально оценив ситуацию, тронул машину с места: несмотря на стрельбу с глушителем оставаться здесь нельзя было ни единой лишней секунды.

Они опять облажались.

Окончательно состав на подписание договора по проекту Созвездие определился в последний момент: дали согласие поляки, им надо было менять устаревшие ФИАТы, ровесники Жигулей, а «Полонез» — не замена. Таким образом, с румынами и болгарами набралось пять стран[94]. Объем производства планировался до полутора миллионов машин в год.