Ферма - Том Роб Смит

Несмотря на то что день выдался долгим и трудным, я даже не помышлял о сне. Во-первых, в доме стоял жуткий холод. Во-вторых, перевозбуждение просто не позволило бы мне заснуть. Я развел огонь в стальном сердце фермерского дома, роскошной железной печи-буржуйке, сочленения которой начали жалобно позвякивать, когда металл нагрелся. Сидя перед ней на корточках, я вдруг заметил дьявольское лицо, вырезанное на дереве. Схватив щипцы, я вытащил полено из огня, но оказалось, что я всего-навсего принял причудливый сучок за нос.

В надежде хоть немного успокоиться, я принялся просматривать книжные полки и обнаружил Библию матери, которую и раскрыл на главе 6, стихе 12 «Послание к Ефесянам». Никаких пометок на странице не было. Ставя Библию на место, я наткнулся на сборник сказок о троллях, которые мать читала мне в детстве, давным-давно вышедшую из печати книжку с одной-единственной иллюстрацией тролля, притаившегося в темном лесу. Прошло уже много лет с тех, как я в последний раз держал ее в руках, и, согреваемый приятными воспоминаниями, принялся перелистывать ее, сидя у огня. Выяснилось, что даже спустя столько времени я помню эти сказки наизусть, и в ушах у меня зазвучал голос матери. Меня снова охватила тоска, и я отложил книжку в сторону. Протянув руки к огню, чтобы согреться, я спросил себя, а чего, собственно, рассчитываю добиться на самом деле.

Утром я проснулся перед холодными углями. Тело затекло и окоченело от неудобной позы в кресле, так что я с большим трудом поднялся на ноги, а когда выглянул в окно, то ослепительная белизна снега больно резанула по глазам. С содроганием представляя, как мутная вода стекает у меня по спине, я принял душ и заварил себе крепкий кофе. Продуктов на ферме не оказалось, за исключением бесчисленного множества домашних консервированных огурцов и варенья, которые родители заготовили на долгую зиму. Зачерпывая ложкой восхитительное варенье из черной смородины и ловя капли языком, я уселся за кухонный стол, достал из рюкзака чистый блокнот и заточенный карандаш — инструменты следователя — и скептически уставился на них. Вверху первой страницы я поставил сегодняшнюю дату.

Было очевидно, что начинать следует с Хокана. Отец заранее позвонил своему другу, предупредив его о моих намерениях, и тот в ответ сообщил, что о Мие по-прежнему никаких известий, что в деле ее нет подвижек и что мой приезд сюда совершенно бесполезен. Отец недавно принял решение продать ферму. У него была с собой всего тысяча фунтов, и теперь он поселился в квартире у Марка, в кабинете. Никаких планов на будущее у него не было, и его поддерживала лишь надежда на то, что матери станет лучше. Но ее состояние ухудшалось, и он тоже слабел на глазах. Их связывали неразрывные узы, и они оставались единым целым даже в болезни и горести. Хотя отцовское решение расстаться с фермой беспокоило меня и вызывало опасения, они были смутными и неопределенными, так что с практической точки зрения возразить мне было нечего. Для моих родителей ферма превратилась в символ горя и несбывшихся надежд: сейчас, стоя под старыми потолочными балками перекрытия, я ощутил это с особенной остротой. Хокан же повторил свое щедрое предложение, хотя мог воспользоваться затруднительным положением, в котором мы оказались, и снизить цену. Но, добившись своего и ощутив себя победителем, он мог позволить себе великодушие. В начале следующего года ферма перейдет к нему в собственность.

В нынешнем состоянии мне, растерянному и подавленному, не хотелось встречаться с Хоканом. В душе я полагался на характеристику, данную ему матерью, особенно учитывая, что отец часто не замечал недостатки других людей. Так что вполне могло оказаться, что Хокан дружил с отцом и при этом терпеть не мог матери. Сам же я нисколько не сомневался в том, что столь решительный и властный человек отнесется ко мне с пренебрежением и даже презрением. Но мне не терпелось узнать, что он думает о цели моего приезда сюда. Приняв решение отложить нашу встречу, я надумал съездить в город, осмотреться и запастись продуктами. У меня остались самые приятные воспоминания о тех временах, когда мы с матерью ходили по магазинам, да и многие местные продукты мне очень нравились, а купить их можно было только здесь. Я не сомневался, что прежняя уверенность вернется ко мне, как только я вкусно поем, пополню запас провианта и превращу ферму в некое подобие базы для дальнейших операций.

Набив багажник внедорожника продуктами, я отправился прогуляться по центру города, вдоль главной набережной, о которой мне столько рассказывала мать. День уже клонился к вечеру, и в окнах одна за другой зажигались рождественские свечи, снабженные таймерами. Я остановился у кафе под названием «Ритц», где когда-то сидели и разговаривали мать и Миа. Не отдавая себе отчета в том, зачем, собственно, это делаю, и повинуясь лишь минутному порыву, я перешагнул порог и беглым взглядом окинул ассортимент пирожных и бутербродов с креветками, дольками сваренных вкрутую яиц и нарезанной ломтиками свеклы. Женщина за прилавком окинула меня пристальным взглядом с головы до ног, даже не пытаясь скрыть своего интереса к моей персоне. Одет я был не по погоде, что верно, то верно. Чтобы уберечься от температуры в минус пятнадцать градусов, с которой я столкнулся впервые в жизни, мне пришлось импровизировать с тем, что оказалось под рукой: со свитером, шарфом и жакетом, купленными мною на благотворительной распродаже, и пальто свободного покроя из рубчатого плиса. Но все это не шло ни в какое сравнение с фирменными пуховиками местных жителей. Сделав вид, что не замечаю, как пристально меня рассматривают, я выбрал бутылку минеральной воды, бутерброд с сыром и, по наитию, попросил кусочек торта, который заказала для Мии мать, — «Принцесса», бисквит с толстой прослойкой белого крема и тонким слоем зеленого марципана сверху. Первые несколько кусочков показались мне божественными на вкус, но очень скоро я пресытился: тесто было чересчур мягким, у меня возникло ощущение, будто я ем подслащенный снег, и я отодвинул тарелку в сторону, надеясь, что владелица не оскорбится. Откинувшись на спинку стула, я вдруг заметил плакат, приколотый кнопками к доске объявлений и обещавший вознаграждение за помощь в розыске пропавшей без вести Мии. По периметру на него уже вели наступление другие постеры и карточки, из чего я сделал вывод, что висит он здесь давно. Я встал, подошел к доске объявлений и принялся внимательно разглядывать его. Внизу виднелись отрывные полоски с номером телефона Хокана. Я заметил, что все они были на месте.

Обернувшись, я увидел, что женщина за прилавком не сводит с меня глаз, и вдруг совершенно отчетливо понял, что она позвонит Хокану сразу же, стоит мне выйти из кафе, — а ведь мать утверждала, что чувствует подобные вещи, а я еще возражал ей. Это было всего лишь ощущение, к тому же бездоказательное, и ничего более, но я готов был поставить все свои деньги на то, что прав. Забирая со спинки стула пальто, я едва удержался, чтобы не сказать: «А не пошла бы ты куда подальше», и, выйдя из кафе, с вызовом поднял воротник.

Когда я вернулся на ферму, было всего четыре пополудни, но за окном уже стемнело. Меня, конечно, предупреждали о том, что долгими зимними вечерами хочется выть от тоски, особенно если ты остался один в забытой Богом глухомани, соответственно, я постарался подготовиться и запасся свечами. Их свет по сравнению с электрическими лампочками излучал домашний уют и тепло. Но, открывая багажник, я вдруг замер. Сбоку от машины я увидел цепочку глубоких следов, идущих со стороны поля. Оставив в покое свои покупки, я пошел по ним к двери. К деревянной раме был пришпилен конверт, на котором от руки было написано: «Даниэлю».