Список для выживания - Кортни Шейнмел

тобой и тройняшками. Так что выбираю сидеть с ними вместе… если, конечно, ты сама не хочешь провести побольше времени с Одри.

– Шутишь?

– Просто проверяю. Она неплохо справляется с детьми и отлично играет в «шепот», а я не очень – по очевидными причинам.

– Я даже не знаю, что это за игра, – настолько хорошо я в нее играю.

– Это когда надеваешь наушники, в которых музыка играет на всю громкость. Игрок, стоящий перед тобой, шепчет тебе фразу, и тебе нужно через наушники расслышать, что он говорит, а потом точно так же нашептать следующему по очереди, и так по кругу, пока очередь не дойдет до первого игрока, чтобы сравнить, что стало с оригинальной фразой.

– Как игра в телефон, только с нарушением слуха.

– Да. Только у меня и так нарушение слуха, поэтому мне трудно играть, и мне кажется, Одри именно поэтому и научила их этой игре.

– Что делает ее ужасной няней. Мало того, что эта игра вредит их ушам, так она еще и смоделировала ситуацию, в которой чувства других людей просто игнорируются.

– Игра им очень понравилась.

– Детям часто нравится то, что им вредно.

– Ну, правда, когда мы с ней пришли на следующее утро, меня они, конечно, тоже были рады видеть, но Одри встретили, как будто приехала сама Тейлор Свифт. Если бы им надо было выбрать одну из нас, они бы точно выбрали ее, а не меня. Я ужасно расстроилась.

– Ну конечно. Но ты отличная няня, детям с тобой повезло. И мне с тобой повезло. Ты неординарная. Ты могла бы кого угодно выбрать на роль лучшей подруги, но выбрала именно меня. Мне очень повезло.

– Мне тоже повезло, – сказала она.

– И раз уж я все равно тут нюни распустила, скажу еще кое-что. Подруга Талли Си-Джей сказала, что с ней она становилась лучшей версией себя, но при этом Талли не боялась ее худших проявлений. Думаю, это лучшее определение дружбы, и я хочу, чтобы ты знала, что я точно так же думаю про тебя: с тобой я лучшая версия себя, и ты всегда со мной, даже когда я веду себя просто ужасно. Тебя это не пугает. И на всякий случай скажу, что я тоже всегда буду с тобой и в лучшие, и в худшие времена.

– Знаю, – сказала Джуно. – Спасибо. Взаимно. Ты лишаешься права включать сохранное торможение. Ты сломала тревожную кнопку.

– Я специально, – созналась я. – Эта кнопка никогда мне не нравилась.

– Ого! – послышался крик, и на крыльцо вылетел Эдди. – Ты не говорила, что приехала Слоун! – Он бросился на меня.

– Ничего себе! – воскликнула я. – Ты что, за неделю вырос? Такое ощущение, что ты стал на пару сантиметров выше, чем когда мы виделись последний раз.

– Наверное, скачок роста, – важно произнес Эдди. Он измерил рукой расстояние между макушкой своей головы и моим подбородком.

– Да. Я тебе уже почти до подбородка достаю.

– Нет-нет, – сказала Джуно. – Руку надо держать вертикально, а не горизонтально.

– Я так и держу! Честное слово!

– Значит, ты уже слишком взрослый для подарка?

– Нет, конечно.

– Хорошо, – сказала я. – Я тебе кое-что привезла из Калифорнии.

– Правда?

– Да. Пакет у твоей сестры.

Джуно передала Эдди пакет, и он достал плюшевого медведя.

– Урарашеньки! – обрадовался он.

– Урарашеньки! – повторила за ним Джуно. Она взяла меня за руку, сжала ее сильно-сильно, и мы втроем вошли в дом.

Эпилог

Я ПРАКТИКУЮ СВОБОДНОЕ ПИСЬМО в Университете Хэмлайн на уроке доктора Ли. Она заставляет нас делать это каждое утро, чтобы поддерживать свою креативность. Мы можем писать о чем угодно. Никаких правил и инструкций. Единственное правило: в течение пятнадцати минут нельзя отрывать ручку от бумаги. Минут через десять у меня начинает сводить руку, но я все равно пишу.

Сейчас я пишу про правила, потому что просто не знаю, о чем еще написать. Я в настоящем ступоре. Знаю, знаю, доктор Ли не верит в писательский ступор. (Хотя она ведь никогда этого не увидит. Еще одно правило свободного письма: делиться ни с кем не нужно.) Я всегда была согласна с тем, что писательского блока не существует. Раз так сказала доктор Ли, значит, это правда: всем всегда есть что сказать. «Может быть, вы точно не знаете, как это сказать, но для начала просто скажите это как придется».

Но теперь… Не знаю. Сейчас довольно рано, стоит август, самый ленивый месяц в году, и в моей жизни произошло столько всего, что я вообще ее с трудом узнаю. Так что прямо сейчас писательский блок кажется мне вполне возможной перспективой. И я уже записала все правила открытого письма, но знаю, что доктор Ли следит, чтобы мы не отрывали ручки.

Бла. Бла. Бла. Бла-бла-бла!!!

Доктор Ли только что сказала, что осталось пять минут. Она всегда говорит, сколько осталось времени, каждые пять минут. Может быть, вы и следите за нами, доктор Ли, но вы понятия не имеете, какую белиберду я тут пишу. Слава богу, иначе наверняка пожалеете, что попросили руководство сделать исключение и допустить школьницу на университетский курс.

Мне не дали стипендию, как в придуманном мною курсе в Стэнфорде. Но папа разрешил мне потратить часть заработанных летом денег. Наши отношения становятся все лучше, хотя между нами нет стопроцентного взаимопонимания. Например, вчера он взбесился из-за того, что за ужином я переписывалась с Джуно. Но больше нет ощущения, что мы чужие люди, которые случайно живут в одном доме. Я нашла воскресную группу поддержки для выживших после самоубийства. Николь рассказывала про такие. Мы с папой ходим туда вместе.

В прошлое воскресенье по дороге домой мы заехали на могилу Талли. Я боялась туда ехать, потому что не хотела видеть ее имя на могильной плите, вбитой в землю. Оказалось, там еще нет никакой могильной плиты.

Согласно еврейской традиции, примерно через год после ее смерти пройдет церемония установки могильной плиты. Это дает семье время привыкнуть к тому, что человека больше нет, прежде чем увидеть имя на могильной плите – своего рода официальное подтверждение смерти. Вряд ли я когда-либо привыкну к отсутствию Талли. Часть меня до сих пор думает, что завтра я проснусь и услышу, как она зовет меня: «Слоник, у меня отличная идея». Я побегу к ней по коридору, и воспоминания обо всем этом ужасном кошмаре уйдут в небытие, как сны. Скорее всего, я буду помнить, что мне приснился плохой сон, но что именно – забуду.

Мы недолго пробыли на кладбище.