Мертвое царство - Анастасия Андрианова

– Скажи-ка, Велар, – я приблизился к степняку так, что мог чуять запах морошкового вина из его рта, – что у вас делают с ворами?

Тот побледнел, но не отвёл дерзкого взгляда.

– У нас выкалывают оба глаза. Но у вас-то иные обычаи, слыхал.

Я хмыкнул, обдав его облачком пара от своего дыхания.

– У нас иные, ты прав. Но видишь ли… Если тхен Алдар считает, что его людям дозволено делать на моих землях всё что угодно, то я могу посчитать, что мне дозволено делать с его людьми на своих землях всё, что мне угодно. Это ведь справедливо?

Задав вопрос, я обернулся на зевак. Люди загудели – не то соглашаясь, не то просто радуясь и удивляясь, что к ним пожаловал сам князь. Их поддержка придала мне сил.

Степняки уже не выглядели дерзкими и довольными собой, они будто сдулись и украдкой переглядывались, гадая, что же сделает с ними князь-чудовище. Сиротский князь.

Мне бы судить их так, как обычно поступают у нас с ворами: отрубить каждому по пальцу на ноге, пусть хромают. Но в тот раз что-то острое буквально разрывало мою грудь изнутри, и ярость застилала разум настолько, что даже дышать было больно. Стрельцы крепко держали степняков и внимательно меня слушали, всё равно что гончие псы на охоте. Мне нравилось это. Мне нравилось знать, что я имею неограниченную власть над четырьмя людьми Алдара – прямо сейчас, когда Огарёк томится у него в плену.

– Выколоть им глаза, – громко возвестил я. – А затем – повесить у Тракта. И не снимать тела до самой весны. Пусть каждый степняк видит своих товарищей и думает, прежде чем обокрасть кабатчика или снасильничать над девушкой.

Народ загудел громче – кто-то восхищался, кто-то неуверенно возражал. Старший дозорный уставился на меня с недоумением.

– Княже, но у нас ведь пальцы отрубают…

– Если так хочешь, можешь ещё и отрубить им пальцы, – согласился я. – Выполнять! Приеду через три дня, тела должны висеть на виду.

Степняки начали вырываться и что-то кричать на своём языке, но стрельцы заломили им руки и потащили к острогу. Я проводил их взглядом, с мрачным удовлетворением отмечая, что большинство местных согласно кивали головами.

Только вскочив на коня, я увидел, что ко мне бежит запыхавшийся староста в распахнутом кафтане.

– Князь, государь, мне тут сообщили, что ты пожаловал… Прости, что так… Что… Что же?

Одышка мешала ему говорить, да и вообще он выглядел жалко. Я снисходительно улыбнулся ему и сказал:

– Следи лучше, чтоб твоих людей не обижали. Остальное стрельцы расскажут.

Я пришпорил коня, и тот сорвался с места, вздымая облака снега. Мы повернули обратно на Горвень, и за спиной я слышал страшные крики, приглушённые расстоянием.

Удивительно, но на душе мне стало легче.

Князь

Упрямство отличало меня от всех остальных князей. Упрямство и своеволие. Я всегда поступал не так, как было принято, а так, как хотел сам. Князь-самодур – так стоило называть меня. Если другие князья не брезговали собирать думский совет, то я ещё не разу его не созывал, полагаясь только на самого себя и на своих верных помощников, тех, кому доверял как самому себе.

Быть может, и стоило созвать совет, чтобы не одному решать, как теперь говорить с тхеном и что сделать для Огарька, да только Нилир всё решил за меня.

После Топоричка я залетел в «Золотого сокола» – трактир старого Арокоса, где я любил пропустить кружку, будучи ещё не князем, но княжьим гонцом. Разумеется, я попросил налить мне браги, да покрепче – выпил стоя, залпом, не садясь за стол.

После «Золотого сокола» вернулся в терем и, едва войдя в зал, понял: меня ждут.

За столом сидел Нилир с частью дружины. Я запнулся на нетвёрдых ногах, нахмурился и грузно опустился в своё кресло во главе стола. Сперва сложил перед собой руки, но мне спьяну показалось, будто кожа приобрела странный цвет, смотреть на это было неприятно, и я поспешил убрать руки на колени.

– Что, всем разболтал? – мрачно спросил я Нилира и жестом призвал чашника. – Налей-ка мне выпить, малец.

– Не довольно ли хмельного? – Нилир покосился на удаляющегося чашника. – А насчёт твоей колкости – сделаю вид, что не заметил. Не разбалтывал ничего, князь. Думаешь, никто не понял, что произошло? Медведь-то такой один. Весь двор обсуждает.

Я выругался.

– И чего ты собрал своих орлов? Задумали чего?

– Собрал, чтоб ты ничего глупого не задумал. Уж извини, князь. Я тебя в терем посадил, мне теперь и отвечать за тебя.

Это уже было открытым укором. Нилир и правда был тем, кто уговаривал именно меня, бывшего сокола, занять терем. Я-то полагал, что лучше будет ему, командующему княжьей дружиной, но Нилир настаивал на том, что народ, дескать, знает меня и любит, я для них – свой, соколик шустрый, что на рослом псе скачет туда-сюда и с лесовыми знается. Я оказался более удобным князем, близким народу, знающим простую жизнь изнутри и пользующимся покровительством нечистецей. Вокняжение воеводы выглядело бы военным захватом и испугало бы хуже смерти старого князя. Тогда я согласился – а Нилир, быть может, не раз пожалел, глядя на мои выверты.

Это немного отрезвило меня. Я выдохнул и хмуро обвёл взглядом дружинников – Нилир собрал всех как один крепких, широкоплечих, ладных. Большинство из них не брили бород, носили короткие, как у меня самого, явно подражая своему князю, а иные брились гладко и носили длинные волосы, под стать Огарьку.

– Свяжете меня, что ли?

Наконец-то к нам вернулся чашник с чаркой вина и кубками и стал спешно, но аккуратно разливать ароматный напиток.

– Не свяжу, не посмею на князя руку поднять. Но не забывай, Лерис, ты не один. Не сокол больше, а князь. У тебя есть люди, которые готовы помочь тебе и в твоём лице – всему Холмолесскому. Ты не обязан всё решать единолично. Давай хоть сейчас проведём совет: вот ты, вот я, вот моя дружина. Пленение сокола – открытый вызов всем нам, но тхен думает, что ты будешь всё решать один. Давай покажем ему, что он не прав. Княжества тем и сильнее степняцких племён, что наш князь – не самодур, как их тхен.

Я мрачно повертел кубок. После браги вино только прибавило тяжести в голове.

– Что ты предлагаешь, Нилир?

– Мы пойдём на переговоры с тхеном. Недалеко от его стоянки. Разъясним, что у нас пленение не является залогом ровных отношений, скорее, наоборот. Потребуем сокола назад. Я знаю, Лерис! – Нилир вдруг заговорил необычайно горячо. – Мы все знаем, как он тебе дорог, и нам он дорог тоже. Если князь – голова, то его сокол – сердце. Тхен не мог этого не понимать. Он нарочно направил свой удар на Огарька, думал выбить тебя из седла. Он нахален и дерзок, но мы не позволим так поступать с собой. Мы должны показать, что если он хочет поиметь свои выгоды, то обязан уважать нас. Не считать за соперников, а строить отношения как с союзниками. Мы с тобой, Лерис. Ты не один.