Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма - Петр Ефимович Люкимсон

только читал самые потаенные мысли людей, но мог точно предсказывать их будущее, а также различные исторические события, включая и те, которые произойдут уже после его смерти.

Сам Месинг, кстати, утверждал, что очень часто пользовался для угадывания мыслей человека не «проникновением в его мозг», а знанием языка тела и наблюдением за пульсом (для чего как бы невзначай брал его за руку). А теперь вспомните рассказ о Беште, докторе-воре и княгине.

Правда, к примеру, историй о том, что Месинг умел видеть и общаться с бесами, демонами и другими загадочными сущностями неизвестно, а вот про Бешта их более, чем достаточно, но следует учесть, что Бешт жил в другое время, с другими представлениями о мире и, соответственно, с совершенно иными другой лексикой для их обозначения и описания.

* * *

С теми бесами, демонами или просто нечистыми, как вслед за славянским фольклором называет эти сущности и еврейский Бешту, судя по известным нам историям, и в самом деле приходилось сталкиваться довольно часто — и до своего «раскрытия», и после него, в том числе и после переезда в Меджибож. И почти всегда он выходил победителем из этих столкновений, используя каббалистические камеи или даже просто слово.

Так, говорится в одном из таких рассказов, однажды к Бешту явился откупщик, в доме которого, по его словам, то и дело происходили явные и неприятные чудеса: за ночь от всего того, что он пытался сохранить в доме, даже в закрытой посуде, и от денег в кошельке оставалась ровно половина.

Бешт велел писцу написать соответствующие камеи, а затем поехал вместе с откупщиком к нему домой. Войдя с хозяином в дом, он положил амулеты на стол, а сам вышел на улицу. И тут все домочадцы увидели, как по углам дома стал кружить сильный вихрь, а потом он вылетел наружу через окно.

Бешт тем временем обошел дом кругом, но когда он подошел к калитке, то увидел стоящего возле нее и преграждающего ему путь дородного, поистине великанского роста мужика. Но по мере того, как Бешт приближался к забору, мужик, а точнее, принявший его облик нечистый становился все меньше и меньше. Вот он стал ростом с малого ребенка, а затем и вообще исчез, после чего Бешт прибил на калитке амулет.

Вернувшись в дом и услышав о кружившем по нему вихре, он перевернул постели и передвинул стоявшие в нем бочки и другую утварь, чтобы окончательно очистить жилище от нечисти, после чего отправился домой. Вскоре в дом откупщика пришла жена местного мельника, с которым у того вышел конфликт, и, плача, рассказала, что только что разъяренный бес, который был наслан на откупщика ее мужем, после изгнания его Бештом ворвался к ней в дом и умертвил двух ее детей.

Не менее интересна с точки зрения подхода Бешта к «демонологии» и история о том, как на женской половине синагоги в Збараже[151] завелись два беса, которые так пугали женщин, что в конце концов те вообще отказались ходить в синагогу. Местному раввину р. Хаиму удалось прогнать нечистых, но тогда они навели порчу на двух его детей и стали их повсюду преследовать.

Делать нечего — решил р. Хаим ехать с детьми в Меджибож к Бешту, чтобы тот снял с них порчу. Бешт велел привести на ночь детей в домик, в котором он обычно ночевал со своим верным писцом р. Цви. Как только их глаза стала сковывать дрема, как в домик вошли два беса и, расположившись у дверей, стали передразнивать то, как Бешт поет субботний гимн «Леха, доди, ликрат кала…» («Пойдем, мой возлюбленный навстречу невесте-субботе»).

Тут Бешт сел на кровати и спросил р. Цви, видит ли тот бесов. Однако тут даже на видавшего виды р. Цви напал страх, и спрятав голову под подушку, он попросил Бешта оставить его в покое. Тем временем бесы двинулись к детям, и тогда Бешт вскочил с постели и закричал: «Куда направились?!».

«А тебе-то что?!» — ответили бесы, и снова стали потешаться над Бештом. Но тут он взмахнул рукой, произвел некое действие, и нечистые повались на землю, почувствовав, что скованы незримыми цепями так, что не могут пошевелиться.

Тогда они стали молить Бешта о пощаде, а он в ответ потребовал от бесов вылечить детей — видимо, поняв, что сам это сделать не в силе. Но бесы заявили, что ничего уже сделать нельзя, так как они повредили им внутренности, и, если бы не было Бешта, дети умерли бы в эту же ночь.

Бешт задал им вопрос о том, кто они такие и почему забрались на женскую часть синагоги?

В ответ они поведали, что у кантора синагоги есть помощник-певчий, который обладает чудесным басом, и в душе он большой распутник: распевая молитвы, он думал только о том, чтобы понравиться женщинам, его одолевала похоть, но и у женщин, глядящих на него и слушающих его чудесный голос, тоже одолевали греховные мысли, и вот из этих похотливых мыслей они и народились — два беса, мужского и женского пола, и стали жить в синагоге.

В финале рассказа Бешт селит этих бесов в пустынном месте возле одного колодца — видимо, за то, что те все же исцелили детей.

Вот какое объяснение дает этой истории Меир Бадхен в книге «Еврейская чертовщина»: «Профессиональный риск канторов в синагогах — забыть, для чего они поют. Они чувствуют себя артистами и работают на публику, частенько совершенно забывая, где и Кому ни служат… Так вот, кантор в этой истории такой же. Только в той синагоге его поведение породило пару чертей, и, естественно, насмешников („лецев“), потому что вся деятельность такого кантора — сплошная насмешка над делом, ему порученным. Да и женщины, наслаждающиеся голосом кантора вместо молитвы — тоже насмешка изрядная.

Понятно, что черти, рожденные в результате недостойного поведения в синагоге, имеют связь с этой самой синагогой. То есть их проблемы существования, а именно, где зацепиться телом, решены в полной мере. Вообще-то синагоги — место для чертей непригодное, и они редко в них поселяются…

Р. Хаим почти наверняка изгнал лецев из синагоги довольно грубым образом и тем самым подставил себя и свою семью под удар. Опять прямое предупреждение р. Иегуды га-Хасида[152]: „Черти задирают того, кто их задирает“. И еще: „От возни с чертями страдает либо сам человек, либо его потомки“. Так что пострадавшие дети здесь — дело, скажем так, естественное. И финал истории опять же