Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима - Нюма Дени Фюстель де Куланж

Никий не возлагает особых надежд на успех предприятия. Разве недостаточно было предсказаний о роковом исходе? Вороны много дней подряд клевали статую Паллады и сильно повредили ее; какой-то человек вдруг вскочил на алтарь, уселся на него и камнем отсек себе детородный орган, и отплытие в поход пришлось на несчастливый день плинтерий (праздник омовения). Никий прекрасно понимал, что эта война будет фатальной и для него, и для его отечества. Во время похода он проявляет крайнюю осторожность. Он, которого все знают как храброго воина и искусного полководца, почти ни разу не осмеливается дать сигнал к битве. Афинянам не удается взять Сиракузы, и, понеся жестокие потери, они вынуждены принять решение о возвращении в Афины. Никий готовит флот в обратный путь; на море спокойно. Вдруг происходит лунное затмение. Никий обращается за разъяснением к своему предсказателю, и тот сообщает, что это дурной знак и следует переждать трижды по девять дней. Никий повинуется; все эти дни он проводит в бездействии, приносит много жертв, чтобы умилостивить разгневанных богов. В это время враг отрезает ему выход из гавани и уничтожает его флот. Ему ничего не остается, как отступать по суше. Ни ему, ни его воинам не удалось уйти от сиракузян.

Что же сказали афиняне, получив известие об этом несчастье? Им было известно о личной храбрости Никия и его удивительной стойкости. И никому не пришло в голову обвинить его в том, что он следовал указаниям религии. Они решили, что его можно упрекнуть только в том, что он взял с собой невежественного предсказателя. Этот человек неправильно истолковал лунное затмение. Он должен был знать, что для войска, готовящегося к отступлению, «это знамение отнюдь не дурное, а, напротив, даже благоприятное, поскольку дела, совершаемые с опаской, должны быть скрыты и свет им помеха. И вообще, как написано в «Толкованиях» Автоклида, злотворного воздействия солнца или луны следует ожидать лишь в первые три дня после затмения»[134].

Город был основан на религии и структуру имел подобную церковной структуре. Отсюда проистекала его сила, могущество и абсолютная власть над гражданами города. В обществе, основанном на подобном принципе, не могло существовать такого понятия, как свобода личности. Гражданин находился в полной зависимости, без каких-либо исключений, от города; он всецело принадлежал ему, и телом и душой. Религия, породившая государство, и государство, поддерживавшее религию, опирались друг на друга, составляя единое целое. Эти две силы, слитые воедино, образовали практически сверхчеловеческую мощь, подчинившую в равной степени душу и тело человека.

Человек находился в полной зависимости от государства; его тело принадлежало государству и посвящалось его защите. В Риме гражданин был военнообязанным до пятидесятилетнего возраста, в Афинах – пока ему не исполнялось шестьдесят лет, а в Спарте – всю жизнь. Имущество граждан всегда находилось в полном распоряжении государства. Если город нуждался в деньгах, то мог приказать женщинам отдать свои драгоценности, кредиторам – отдать деньги, требуемые по долговым обязательствам, владельцам оливковых садов – отдать даром оливковое масло.

Частная жизнь находилась под строгим контролем государства. Афинский закон, от лица религии, запрещал мужчине оставаться холостым. В Спарте наказывались не только те, кто не женились, но и те, кто женились поздно. В Афинах государство могло предписать труд, а в Спарте – праздность. Тирания государства распространялась даже на самые незначительные вещи. В городе Локры закон запрещал мужчинам пить вино, не разбавляя его водой. В Риме, Милете и Массалии закон запрещал женщинам пить вино. Законом каждого города устанавливался фасон одежды. Законодательство Спарты определяло фасон женских головных уборов, а афинское законодательство запрещало женщинам брать в дорогу более трех нарядов.

На Родосе и в Византии бритье бороды было запрещено законом[135].

Государство имело право избавляться от уродливых граждан и калек, поэтому оно приказывало отцу, у которого родился сын-калека, убить его. Нам неизвестно, существовал ли такой закон в Афинах, но мы знаем, что Аристотель и Платон вписали его в свои идеальные кодексы.

В истории Спарты было событие, которое вызвало искреннее восхищение Плутарха и Руссо. Спарта только что потерпела поражение в сражении при Левктрах, где погибло много ее граждан. Однако родственники убитых должны были появляться на людях с веселыми лицами. Мать, знавшая, что ее сын избежал смерти и она вскоре увидит его, выглядела печальной и заплаканной, в то время как мать, которая знала, что ее сын погиб и она уже никогда не увидит его, выглядела радостной и обходила храмы, вознося благодарность богам. Какова же была власть государства, приказавшего людям забыть о естественных чувствах и получить в ответ повиновение?

Государство не позволяло человеку равнодушно относиться к его интересам; ни философ, ни ученый не имели права отгораживаться от государственной жизни. Каждый гражданин был обязан голосовать на собраниях, занимать государственную должность, когда до него доходила очередь. В те времена, когда то и дело между партиями возникали разногласия, афинский закон не позволял гражданину оставаться в стороне; он должен был встать на ту или иную сторону. С теми, кто пытались сохранить спокойствие и остаться в стороне от общественной жизни, закон был суров – он требовал изгнания с конфискацией имущества.

Образование у греков тоже находилось в руках государства. Можно даже сказать, что ни одной сфере деятельности государство не уделяло столь повышенного внимания, как сфере образования. В Спарте отец не имел никакого отношения к воспитанию и образованию сына. В Афинах закон, похоже, был менее строг, тем не менее государству удалось передать процесс образования в руки выбранных им наставников. Аристофан ярко изображает афинских детей, отправляющихся в школу; они идут стройными рядами в дождь, снег и под палящими лучами солнца. Эти дети, похоже, уже понимают, что выполняют гражданский долг. Государство желало само руководить воспитанием и образованием, и Платон объясняет мотивы, которыми оно руководствовалось. «Родители не должны сами решать, посылать или не посылать своих детей к учителям, которых выбрал город, поскольку дети больше принадлежат городу, чем родителям».

Государство относилось к телу и душе каждого гражданина как к своей собственности, а потому стремилось воспитать тело и душу таким образом, чтобы извлечь для себя по возможности большую пользу. Детей обучали гимнастике, поскольку человеческое тело было оружием города, и этому оружию следовало быть как можно более сильным и ловким. Детей обучали пению религиозных гимнов, они разучивали священные танцы, поскольку это было необходимо для правильного совершения жертвоприношений и проведения городских празднеств.