Свет проклятых звёзд - Летопись Арды

Но Сильмарилей прекраснее нет!»

И вдруг волшебство закончилось. Привычное золото Лаурелин разлилось по полкам и шторам, заблестело на металле, стекле и кристаллах. Макалаурэ подумал, что мог бы порадовать отца песней, но неожиданно понял — тема Сильмарилей только началась и поэтому выглядит слишком просто. Нужно будет непременно воспеть величайшее творение величайшего мастера, но… Не так. И не здесь. Не сейчас. Но как?! И когда?! Захотелось вскрикнуть в отчаянии, чувствуя бессилие ничтожного творца. Теперь душе менестреля не будет покоя, пока три прекрасных камня не прольются через его сердце совершенной мелодией, однако для этого потребуется очень много времени.

— Я пойду к отцу, — произнёс вдруг Феанаро, убирая шкатулку в сумку, и Макалаурэ опомнился. — Когда вернусь — не знаю.

Даже не посмотрев в сторону сыновей и супруги, мастер вышел из сокровищницы.

«Ты никогда не вернёшься, — подумала Нерданель, опуская глаза. — Потому что ты уже не тот Куруфинвэ, за которого я выходила замуж. Этого нового эльфа я не знаю и знать не хочу!»

Очень злой нимбиньо

— Знаешь, Куруфинвэ, — грустно улыбнулся нолдоран, когда в его мастерскую, заставленную начатыми картинами и пустыми холстами, вошёл старший сын, но показалось, будто ворвалось неистовое пламя, — я всегда рассказывал эльфам сказки, даже когда не умел нормально говорить. В те тёмные времена за меня говорили рисунки. Я рассказывал сказки, а сказки рассказывали меня. Но теперь пришло время мне слушать чужие волшебные истории, которые, похоже, ещё менее правдивые, чем приключения народа нимбиньяр.

— Не надо сказок, отец! — приобняв Финвэ за плечи, вдохновенно выпалил Феанаро. — Это реальность! Я создал звёзды, исполненные сиянием Древ! Сильмарили поют Изначальную неискажённую Тему и создают свою! Они повторяют музыку пламени, вложенного в меня при рождении! Смотри, как красиво!

На столе у окна заблестела драгоценная шкатулка. Мастер открыл замысловатый замок, и всё вокруг преобразилось, изменилось до неузнаваемости.

— Это неописуемо, Куруфинвэ! — ахнул король. — Прекрасно и пугающе. Мне кажется, твои творения дорисовывают картины за меня, а на пустых холстах изображают что-то своё. Сильмарили… Они будто замещают меня собой. Я больше не нужен там, где есть они.

— Что за вздор? — Феанаро рассмеялся.

— Слишком яркий свет может распугать нимбиньяр, особенно тех, что с белым, будто лебяжий пух, мехом — они сразу в норках запрутся. Золотистые фыркнут и скажут, что Великие Друзья всё равно сделают лучше, а потом попрячутся на всякий случай. Чёрные же скажут, будто и до яркого света жили хорошо, новые блестяшки им не нужны. И тоже скроются с глаз. Пугливые зверьки эти нимбиньяр!

Поняв нежелание отца обсуждать новое достижение сына, нолдорский принц закрыл шкатулку и бережно поставил себе на колени. Не на стол, за который сел вместе с родителем.

— Поедем к маме, — даже не спросил и не предложил — приказал Феанаро. — Я хочу, чтобы она увидела их. Почувствовала, услышала. Знаю, никто не верит в возможное возвращение королевы Мириэль, но я не оставлю надежду.

Финвэ тяжело вздохнул, встал, взял кисти и замер около холста, на котором танцевали эльфийки среди изначального звёздного сумрака.

— Я устал скорбеть, Куруфинвэ, — сказал нолдоран, — возможно, ты не в силах отпустить мать, потому что она выглядит живой. Может быть, стоило предать тело земле, как мы делали у озера, когда находили наших сородичей растерзанными?

— Я хочу только одного, — настойчиво повторил Феанаро, — отправиться в Сады Ирмо и показать маме Сильмарили. Не нужно всех этих рассуждений! Поедем вдвоём.

По лицу Финвэ было понятно — король не желал снова возвращаться к прошлому, но если это оказалось неизбежным, хотел взять с собой кого-нибудь из семьи — новой семьи! — чтобы опять доказать старшему сыну важность каждого родственника. Однако спорить нолдоран не стал.

— Среди прекрасного леса из цветов, — задумчиво заговорил Финвэ, подойдя к пустому холсту и сделав на нём несколько сиреневых мазков, — жил злой маленький пушистый зверёк, который постоянно кусался. Этот нимбиньо всех уверял, что не любит ни об кого точить зубы, однако мог говорить это, вцепившись клычками в чей-нибудь хвост. «Не люблю кусаться! Честно-честно!» А сам держит, уже до крови прокусил, но не отпускает. В какой-то момент стая на него ополчилась и прогнала пушистика на соседнюю полянку. И тогда нимбиньо стал лепить из глины всякие фигурки и дружить с ними. То, что не живое, никогда ни на что не обидится, разрешит себя сколько угодно кусать, царапать, ронять. А главное, глиняного друга никакой враг не съест.

— Отец, — Феанаро рассмеялся, покачав головой, — не надо сказочных намёков. У меня всего одна просьба, которую выполнить тебе ничего не стоит.

Нолдоран набросал на холсте призрак будущей картины, печально улыбнулся.

— Я знаю, на что ты надеешься, — сказал он после долгой паузы, — и не хочу ехать не потому, что для Мириэль больше нет места в моей жизни, а потому, что твои надежды вновь не оправдаются, и мне будет больно видеть тебя разочарованным.

Повисло молчание, тишина зазвенела натянутой струной. И вдруг снова комната озарилась дивным сиянием, неслышимая эльфам музыка света слилась с золотом Лаурелин, озарявшим мастерскую, рисунки на полотнах будто ожили.

— Мои друзья не из глины, — улыбнулся Феанаро, — и сердца их настоящие, я надеюсь.

Финвэ опустил глаза, невольно перевёл взгляд на Сильмарили, залюбовался.

— Хорошо, сынок, — вздохнул нолдоран, — уговорил. Поехали в Лориэн.

***

На пути встали ажурные ворота из тончайшего стекла. Их назначение не было понятным, ведь всего несколько шагов в сторону позволили бы обойти дивной красоты створки, однако затеянная хозяевами Садов игра оказалась со строгими правилами, которые никто не озвучил гостям.

Феанаро и Финвэ понимали, что придётся угадывать путь, поэтому всё же пошли мимо ворот, но двери вновь оказались перед ними.

— Вала Ирмо, — поклонился пустоте нолдоран, — я пришёл к Мириэль. Могу ли войти в твои владения?

Принц недовольно посмотрел на отца, промолчал.

Ворота открылись, однако за ними оказались ещё одни, точно такие же. С хрустальным звоном, словно по тончайшим бокалам, наполненным разным количеством вина, осторожно ударяли серебряной ложечкой, впереди выстроился бесконечный ряд запертых створок. Красиво и безнадёжно.

— Я понял, — вздохнул Феанаро, доставая из сумки шкатулку, — Ирмо и Эстэ хотят увидеть моё творение. Покажу — пропустят.

Крышка драгоценного ларца приоткрылась, и сияние множества