Подводная лодка (The Boat) - Лотар-Гюнтер Букхайм

«Протечек не обнаружено, Командир», — доложил мичман. В его голосе, как у Командира, не было никаких следов эмоций.

Через мгновение плиты настила заплясали от двойного взрыва.

«Продуть цистерну быстрого погружения». Насос заработал с резким звуком. Как только звук взрыва утих, он снова был остановлен, чтобы его не уловили вражеские гидрофоны.

«Поднять нос», — приказал Стармех рулевым на горизонтальных рулях. Затем доложил Командиру: «Лодка отдифферентована».

«Будут еще глубинные бомбы», — сказал Командир. «Они и впрямь заметили перископ, черт их побери. Почти невероятно — в таком море».

Он посмотрел вокруг без тени беспокойства. В его голосе я даже заметил нотку насмешки. «Психологическая война, господа, вот и все».

Ничего не произошло в течение следующих десяти минут. Затем оглушительный взрыв потряс корпус лодки. Еще несколько разрывов последовали один за другим. Лодка задрожала и заскрипела.

«Пятнадцать», — считал мичман, «шестнадцать, семнадцать. Восемнадцать, девятнадцать».

Стармех уставился на стрелку глубиномера, которая при каждом взрыве дергалась на одно-два деления. Его широко открытые глаза выглядели даже темнее, чем обычно. Глаза Командира были закрыты в усилии сконцентрироваться: собственный курс, курс противника, курс уклонения. Его реакции должны были быть мгновенными. Он сражался в полном одиночестве. Наши жизни зависели от точности его решений.

«Руль право на борт».

«Руль на правом борту, Командир».

«Держать курс на север».

Командир был полностью поглощен беспрестанными умственными вычислениями. Основные факторы, влиявшие на его вычисления, изменялись с каждым докладом, который он получал.

Он должен рассчитать свой курс уклонения на основе шумов от винтов эсминца и линии их приближения. Не имевший возможности получать какую-либо мгновенную информацию посредством органов чувств, он должен был управлять подводной лодкой подобно летчику, летящему вслепую по приборам, и основывать свои решения на непрямой информации.

Я мысленно видел, как серо-черные бочки сбрасывались с кормы эсминца, неуклюже проносились по воздуху и плюхались в воду. Я видел, как они погружались в воду, таща за собой жемчужины воздушных пузырьков, и как они затем взрывались во мраке: магниевая вспышка огненного шара, подобному солнцу под поверхностью моря.

Вода передавала взрыв гораздо лучше воздуха. Ударные волны могли разорвать подводную лодку по швам, когда достигали её. Глубинная бомба могла разрушить её в любой точке в пределах её радиуса поражения. Легкие глубинные бомбы, сбрасываемые с самолетов, весили 60 кг, глубинные бомбы эсминцев — 200 кг. На глубине в 100 метров их смертельный радиус поражения был 80-100 метров.

На некоторое время вернулась тишина. Я напряг свой слух до предела: никаких звуков винтов, никаких всплесков от сбрасываемых глубинных бомб, лишь мягкое гудение наших электромоторов. Полная тишина. Казалось, Командир постепенно вспомнил о нашем присутствии. Он огляделся вокруг, не меняя позы.

«Я мог видеть их на мостике, как они там стояли, уставившись на нас. В вороньем гнезде был наблюдатель. Корвет». Он наклонился вперед и мягко отдал распоряжение оператору гидрофона. «Смотри, не уходят ли они». Минутой позже, все еще наклонившись в его сторону, спросил: «Ну как, шум не стал слабее?»

Германн, оператор, ответил сразу же: «Дистанция весьма постоянная, Командир».

Прочный корпус сам по себе мог выдержать изрядную пытку. Отверстия в нем — вот что было нашей Ахиллесовой пятой: клапаны вентиляции и затопления главных балластных танков, приемные и отливные патрубки насосов, клапаны приема воздуха дизелей и выхлопные заслонки, трубы охлаждающей воды, кормовые сальники гребных валов, сальники рулей и рулей глубины — и возможно множество других вещей, о которых я не знал.

Наиболее опасными глубинными бомбами были те, которые взрывались прямо под килем, где фланцы и отверстия в корпусе были наиболее многочисленны. Смертельный диапазон поражения уменьшался с ростом глубины погружения, потому что давление воды, которое угрожало целостности наших швов, в то же время уменьшало разрушительный потенциал глубинных бомб до 40–50 метров.

Неожиданно послышался кратковременный грохот, как будто кто-то бросил пригоршню щебня на корпус лодки.

«Асдик!» — пробормотал чей-то голос из глубины центрального поста. Мое мысленное зрение преобразовало это слово, звучавшее как плевок, в светящиеся неоном заглавные буквы: ASDIC.

Вторая пригоршня гравия, затем третья.

Мороз пробежал по моей спине. Anti-Submarine Detection Investigation Committee[19] — бюрократический эвфемизм, означавший смерть. Это были импульсы от детектора, которые били по нашему корпусу и производили этот звук кузнечика, достигавший в полной тишине интенсивности сирены. Импульсы посылались с интервалом примерно в десять секунд.

Мне захотелось закричать: «Выключите это!» Шуршание скрежетало по моим нервам. Мы замерли, едва дыша, хотя АСДИК нашел бы нас, даже если бы мы превратились в камень. Прием использования тишины был бесполезен против АСДИК'а, как и дрейфование с выключенными двигателями. Обычные прослушивающие устройства были топорными по сравнению с этим прибором. АСДИК не улавливал звуки, он реагировал на массу. Глубина потеряла свою силу и не могла нас больше защитить.

Меня охватило нервное напряжение. Мои руки дрожали. Я мысленно возблагодарил свою удачливую звезду, что я сидел в проеме дверной переборки, а не сидел. Осторожно я попытался сделать несколько статических физических движений: глотание, мигание, кусание, стискивание челюстей…

Оператор гидрофона пробормотал: «Становится громче».

Командир отделил себя от ствола перископа и на цыпочках подошел ближе ко мне. «Пеленг?»

«Пеленг устойчиво на два-шесть-ноль, Командир».

Четыре взрыва, быстро один за другим. Прежде чем рев и бульканье утихли, Командир сказал вполголоса: «Корвет был аккуратно выкрашен. Довольно старый корабль с сильно наклоненным полубаком, остальная часть палубы гладкая».

Меня тряхнул следующий взрыв. Плиты настила задребезжали.

«Двадцать семь, двадцать восемь», — считал мичман, имитируя отработанный безразличный тон Командира.

По палубе покатилось ведро.

«Тихо, черт побери!»

В этот раз это прозвучало так, будто бы кто-то положил гравий в жестяную банку и стал трясти ей в разные стороны, по разу в каждом направлении. На звук АСДИК’а наложилось резкое пульсирующее щебетание другого вида: вращение гребных винтов корвета. Они были отчетливо слышны. Я снова замер, как будто бы малейшее движение, малейший звук привлекли бы удары винтов ближе. Не мигая, не дыша, не меняя выражения лица, не позволяя появиться гусиной коже.

Еще пять глубинных бомб на счету у мичмана. Мое лицо оставалось замороженной маской. Командир поднял голову. Четко произнося слова, он проговорил их на фоне умирающего эха последнего взрыва: «Всем, расслабьтесь. Могло быть гораздо хуже».

Было хорошо слышать спокойствие в его голосе. Это было для моих издерганных нервов, как бальзам.

Затем мы покачнулись от единственного сокрушающего разрыва, который прозвучал так, как будто гигантская дубинка грохнулась о лист железа. Трое или четверо покачнулись.

Струйки голубого дыма висели в воздухе. И снова: БУММ! БУММ! БУММ!

«Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь». В