Исправленная летопись. Книга 3. Пушки и колокола - Михаил Ремер

Раздав наказы, он вышел на улицу. Туда, где покачиваясь уже сидел на завалинке в хлам упоенный малец, рядом с которым, причитая и охая, сидел Ждан.

– Твоя радость, что смышлен, – уже беззлобно проронил Булыцкий, не очень-то, если честно, рассчитывая, что парень чего-то соображает, а тем паче запоминает, – да что Ждан на тебя слова доброго не жалел. Иначе – на горох, а потом бы и из дому – долой! Еще раз хоть подумаю, что пьян, шкуру спущу! Пригляди за ним до вечера. Там и протрезветь должен. Как проблюется, водой облей студеной, переодеться дай да на сеновале уложи. Пусть приходит в себя, бедолага. А утром – на горох и до обедни!

– Никола!

– Никола! – знакомые голоса окликнули трудовика. – Никола!

– Кого там нелегкая принесла? – ворча, тот подошел к калитке, у которой его поджидал кузовок. – Ивашка?! Стенька?! Вольговичи?!

– За тобой послали! – переводя дыхание, тяжело выдохнул Ивашка.

– Поехали! Князь ждет! – вторил брату Стенька.

– А чего вас-то, раз пожар? Конного, что ли, никого не было?

– У князя и спросишь. Наше дело – малое, – оскалился Стенька.

– Поехали! – поторопил Ивашка.

– Чего стряслось-то? – с ловкостью, никак с возрастом его не вяжущейся, пенсионер запрыгнул в кузовок.

– Человек, говаривают, от Киприана.

– Тебя князь видеть желает.

– А большего и не спрашивай; за что купили, за то и продаем, – с необыкновенной прытью поднимая и разгоняя паланкин, прохрипели потяги. Видя спешку парней, Булыцкий не стал больше вопросов задавать, чтобы потяг не отвлекать задыхавшихся от бега ох какого быстрого! В мгновение ока те дотащили повозку до хором княжьих.

– Прибыли! – остановившись, прохрипел Стенька.

– Ступай, давай, к князю. Ждет он, – смахнул пот Ивашка.

– Благодарю тебя, Ивашка Вольгович. И тебя, Стенька Вольгович, тоже благодарю.

– Ступай, ступай! – замахали руками те, и Николай Сергеевич быстро вошел внутрь.

Учителя уже ждали. Князь, его брат Владимир Андреевич и незнакомый человек высокого роста, одетый в походный плащ. Незнакомец тот прибыл вместе с небольшим отрядом и, как говорили, весть от владыки доставил.

– Здрав будь, Никола, – правитель приветствовал пожилого человека.

– Здрав будь, – вторил пенсионеру князь Серпуховской.

– И вам – не хворать, – поглядывая на визитера, отвечал Николай Сергеевич.

– Гость к нам важный, из Великого княжества Литовского, – не стал томить Дмитрий Иванович. – Сам князь Гродненский – Витовт Кейстутович, – наблюдая за реакцией пожилого человека, с легкой усмешкой закончил Донской.

– Здрав будь, – опешив от неожиданности, только и нашел что сказать трудовик, – князь Гродненский Витовт.

– Здрав будь, – развернувшись лицом к пожилому человеку, холодно отвечал высокий мужчина с неподвижными, словно высеченными из камня, чертами лица.

– Обиду великую сотворил мне Ягайло, – не желая тратить время, неторопливо начал Дмитрий Иванович. – За дочь сватался, да крест целовал, да в православие обещал обратиться, а сам… – правитель горестно пожал плечами. – И пусть бы обида смертному учиненная; на то Господь наш великий и прощать велел, обид на ближних своих не помня. А как с обидой Богу быть? Грех клятвоотступничества да крестоцелования грех анафемой караются, тем паче что и молебны по всему Великому княжеству Литовскому отслужили в честь события великого. А выходит, изменник Ягайло крылья свои над землями православными расправить жаждет, да каково земле той будет, которой правитель, анафеме преданный? А люд простой как на то посмотрит, что спиною правитель их к Богу повернулся? Княжество Литовское и без того в урядицах да замятнях, вон, даже меж братьями согласия нет. А как, ежели еще и среди простых смердов смута пойдет: мол, правитель вероотступник?[90]Он, да Свидригайло, да Корибут! – горестно вздохнув, князь замолчал, словно бы собираясь с мыслями.

– Ягайло – не тот, кого испугают такие речи, – насупившись, отвечал визитер. – Лишь только один язык он способен понять: язык силы и страха.

– Силы и страха? Ты за этим пришел в Великое княжество Московское?

– Московское княжество юно, да слава о нем уже гремит по всем землям.

– И славою той ты брата устрашить желаешь, так? – Донской холодно посмотрел на гостя, но тот лишь промолчал в ответ. – Ты же пытался разговаривать с ним на языке силы? – хозяин хором в упор посмотрел на князя Гродненского, и тот, не выдержав взгляда, отвел глаза.

– Ягайло – Иуда, – зло выдавил гость, да так, что Николай Сергеевич аж вздрогнул.

– И это я знаю, однако вера православная учит прощать, – Великий князь Московский обнажил зубы в едва заметной улыбке.

– Я готов его простить, но кровь моего отца – нет, – напрягшись, оскалился визитер.

– Возлюби ближнего своего, – так же спокойно парировал Донской. – Да по вере твоей воздастся тебе.

– Я не могу! Он – убийца! Убийца моего отца! – Забыв про приличия, гость ринулся вперед, изо всех сил грохнув кулаками по столу, разделявшему мужчин.

– Сердце мое обливается кровью, видя твои страдания. Паче обливается оно, чуя, что над православными княжества Литовского меч латинянства занесен. А и что делать? Моя вера наставляет: возлюби. Моя вера наставляет: не суди. Моя вера наставляет: на все воля Божья.

– Тогда почему ты дал бой Тохтамышу?!

– Так велел мой Бог: возлюбить. Я возлюбил свой народ, свои земли, княжество, веру. Так разве возможно позволить погубить то, что любишь?

– Ты любишь своего Бога, князь Дмитрий! Но Ягайло собирается изгнать его из храмов Великого княжества Литовского. Ты готов погубить его, возлюбив предателя?

– И что ты мне предлагаешь? – совершенно искренне, как показалось Николаю Сергеевичу, поинтересовался Донской. – В Орде говаривают: на место жестокого хана придет еще более жестокий. Подумай, желаешь ли ты зла своему правителю? Ягайло хоть и хитер, а все одно даже твоим отцом был признан Великим князем Литовским.

– Сделай так, чтобы ваш союз не состоялся! – прошипел Витовт. – Предатель не должен стать Великим князем Литовским!!!

– Я и свою судьбу с молитвою смиренной Богу вручил, а ты с меня за чужую спрашиваешь. Как таковому возможно быть?

– Один из твоих проповедников говорил, что пастыря судьба и судьба агнцев, за ним идущих, – едины до скончания веков. Еще он говорил, что учителя первых христиан принимали смерть во имя своей веры. Ты да митрополит твой – пастыри, за собою народы ведущие. Паства ваша – Русь Московская да Русь Литовская! – напрягшись, словно бы ему тяжело давались эти слова, вновь заговорил князь Гродненский. – Ты не хочешь внять зову, просящему о помощи, хотя твой Бог и наставлял не отказывать тем, кто просит! Разве не на свою душу ты берешь этот грех? Ягайле больше по сердцу обещания шляхты, чем твои слова! Он предал меня, предаст и тебя!