Я дрался с Панцерваффе. "Двойной оклад - тройная смерть!" - Артем Драбкин

Расположились по каналу Москва - Волга, заняли там оборону. Потом началось контрнаступление, и мы пошли освобождать села. Названия я их сейчас не помню, конечно. Из городов запомнились Солнечногорск, Клин, Шаховская. За Клин были очень тяжелые бои. Помню, мы вошли в дом-музей Чайковского. Фашисты все перевернули в нем вверх дном. Мы собирали ноты...

Бои в Подмосковье тяжелые. Снег глубокий, мороз. Наступаем на село оно, как правило, на возвышенности - после слабенькой артиллерийской подготовки. Командир взвода командует: "Справа по одному перебежками, марш!" Какие перебежки?! Снег! Идем. Пули свистят. Пройдешь метров шесть, падаешь, выбираешь себе такое более-менее удобное укрытие, ведешь огонь. Ждешь, когда остальные подтянутся. Подтягиваются, а до немца еще метров пятьсот. Пока метров двести пройдем, во взводе народу-то осталось 15-20 человек. Неудачная атака. Что делать? Командир решает отойти назад. Под огнем отходим. Когда смотришь на эти потери, а там свободного места от трупов на поле не было, они как снопы лежат, горами, между которыми небольшие промежутки, думаешь: "Долго ли такая будет идти битва? Почему из-за этой проклятой деревни столько людей положили, а никак не можем взять? Возьмем мы ее или нет?" Сидим, все в пороховой гари, обожженные, смотрим друг на друга и мысль такая: "Пусть убьют, только бы руку, ногу не оторвало. Убило бы и все". Вечером приходят маршевые роты: то пожилые приходят, то молодые. Они все спрашивают: "Как там, ребята?" - "Что спрашивать? Пойдем в атаку, узнаешь, как там". Ему, может, 35-40 лет, а нам-то - 18-19, но они смотрят на нас с почтением. Днем в две-три атаки сходим, и от этого пополнения никого не осталось. Вечером опять приходит маршевая рота, опять взвод пополняют до штатной численности. А мы, костяк взвода, так и воюем. Была такая более или менее стабильная группа из примерно десяти человек, из нее, может, один-два человека в день выбывало, а остальные каждый день менялись. Я потом расскажу про свой последний бой, в котором меня ранило. В этом же бою в ногу ранило замкомвзвода старшего сержанта Медведченко. Меня скатили, и санитар сказал: "Вот последние ветераны взвода - замкомвзвода Медведченко и пулеметчик Рогачев". Как кормили? Хорошо, но только к нам пища очень редко на передовую поступала. То мы оторвемся, то лежим под огнем, и пробраться к нам невозможно. Пока бойцы с кухни с термосом доползут, пока мы выйдем из атаки... Где-то какая-то передышка, и в этот момент, может, в день один раз, а то и ни одного... А так сухой паек - сухари, сахар. И вдруг приползает: "Бойцы, на обед". В термосе горох с мясом - ложку не воткнешь замерзло. Что, будешь костер разводить, разогревать? Едим холодный. На Северо-Западном фронте три сухаря и пять кусочков сахара на день - все! Саперной лопатой павших лошадей рубили. Разведем маленький костерок, конину распарим - она как резина - ничего, жуем. Но знаешь, особого аппетита не было, и голода не чувствовали, потому что все время в напряжении, вымотанный и физически, и морально. О еде мысли возникают, только когда из боя выйдешь, да и то они забиваются ощущением разбитости, опустошенности. Настолько тяжело дается переживание, ощущение смертельной опасности. Правда, со временем чувство страха притупляется, оно как бы тебя опустошает, и остается одна ненависть. Хочется ворваться, убить, освободить, и вроде потом будет какая-то разрядка. А тут бьемся, бьемся, и все никак... Хотя мысль о бесполезности этих потерь она как-то в голову не приходила. Вот в 44-м году, когда стали вспоминать 41-й: "Господи, да как же мы воевали?! Зачем же мы несли такие потери?! Как же мы были неопытны!" А когда провели результативную атаку, тут как-то легко. Вроде не напрасно товарищи погибли, вот мы им показали. Вон они лежат убитые. А то берем деревню - бьем-бьем. Возьмем ее, а убитых немцев вроде и нет. Ну, может, лежат 30-40 убитыми, а у нас человек 700. У наших бойцов и командиров такой вопрос: "Что же это такое? Мы потери несем, а немцы вроде нет". Говорили, что они убитых забирали и хоронили... Они очень умело воевали. У них армия была квалифицированная, с опытом боев, закалкой. Немцы умело ориентировались, выбирали позиции. Ну и ручной пулемет МГ-34 - это страшное, незаменимое оружие. У нас рота наступает, а у них отделение с одним пулеметом ее сдерживает. Огонь - сплошной, ливень. Несем потери, вперед-вперед, но пока их не уничтожим - не продвинемся. У них в случае чего машины наготове. Они гарнизон на машину сажают и в следующую деревню за 3-10 километров. Она опять укреплена. Немцы зимой в открытом поле не воевали, у них там блиндажи, окопчики, а мы поспим в лесу и опять в атаку по голому полю, по снегу. Вот так от деревни до деревни, все время своими ножками....

Да... МГ-34 очень метко бил, скорострельный. Расчет у него два человека. Обычно очень умело выбирали огневые, хорошо маскировались. Если я веду огонь, и они засекли - тут же меняй позицию, долго на одном месте не лежи. А мы же молодые, неопытные! Идет противник в атаку. Для того, чтобы прицелиться и поразить его, нужно 4-5 секунд. Пока ты прицелился, затаил дыхание, за это время он прошел какое-то расстояние. Поэтому, если противник идет на тебя, надо целиться в ноги, тогда в грудь попадешь. Если он от тебя бежит, то наоборот. А поначалу целишься в голову, а за 5 секунд он прошел, и пуля выше пролетела. Это азбука стрельбы. А в атаке идешь вперед, через 5-6 секунд нужно падать, когда упал, нужно откатиться вправо, влево на два, три оборота. И спрятаться за убитым или кочкой какой-нибудь. Когда встал снова в атаку, немец-то целится в то место, куда ты в первый раз упал, а ты сдвинулся на 1,5-2 метра. Он пока винтовку перевел, 5-6 секунд у тебя опять есть. А мы не знали, молодежь. Если сразу не убили, то потом, конечно, и подскажут тебе, да и сам поймешь, что да как. Опытным быстро становишься.

Что я могу сказать про Дегтярев? Хороший пулемет. Он без диска весил 8,500-8,700 грамм. Диск на 49 патронов тоже килограмма два весит. Когда диск отщелкал, второй номер должен тебе новый подать. У него длинная веревка, а на ней две коробки с двумя дисками. Перебежку сделал, залег и тянет к себе коробки за шнур. Пулемет был надежный, не замерзал, но мы его густо и не смазывали, а то придет пополнение, а затвор винтовки открыть не могут густая смазка замерзла. Но вообще "мосинка" надежная была. А СВТ не любили их постоянно заедало. Уход за пулеметом заключался в удалении гари щелочью после каждого боя и смазке. Если морозы были, то смазывали жидким маслом, если нет, то обычным оружейным. Полной разборки не делали - не было необходимости. Так что в основном проверка пружин дисков, чистка и смазка ствола, затвора.

- В атаке где находится пулеметчик?

- Это решает командир взвода. Он может приказать расположиться по центру или на фланге. Когда перебегаем, то тут я уже держусь установленных ориентиров. Мы, молодые, всегда бежали вперед. Прикажут: "Перебежками, справа, вперед!" Пули свистят, выбивают снежную пыль. Пожилые лежат - на смерть не каждый встанет. Понятно, у них дома семья, дети остались, они прежде чем голову высунуть, подумают - а вдруг убьют? У нас этих мыслей не было. У молодежи была глупая уверенность, что меня не убьют. Убьют, может, соседа, а меня нет. Я Кольке, моему второму номеру: "Колька, долго будем лежать?!" Молодежь с 22-го - 23-го года первая вскакивала и вперед. Убежим вперед, а еще стрелки лежат сзади. А немцы, они как? По передним бьют не так интенсивно - этих они всегда успеют. Им надо задних отсечь. Мы лежим, ждем, когда стрелки подбегут. А их там помкомвзвода ходит, прикладом дубасит: "Что лежишь?! Вперед!"