Прощай, грусть! 12 уроков счастья из французской литературы - Вив Гроскоп

Мерсо ведет забавный внутренний диалог. Когда судья говорит, что каждый, кому он когда-либо показывал распятие, раскаивался в содеянном, Мерсо думает, что такие чувства испытывали лишь настоящие преступники. Затем он вспоминает, что и сам тоже преступник. («Однако с этим я не мог свыкнуться»[51].) После этого он говорит судье, что не сожалеет об убийстве человека и испытывает только досаду.

Всякий раз, перечитывая L’Étranger (а читается он почти так же быстро, как Bonjour Tristesse), я выделяю для себя одну историю. В романе есть фрагмент, где Мерсо изучает газетную вырезку, которую нашел под матрасом в своей тюремной камере. В заметке рассказывается о чехе, покинувшем родную деревню, чтобы сколотить состояние. Двадцать пять лет спустя, вернувшись домой с женой и дочерью, он решил удивить мать и сестру и остановиться в гостинице, которой они управляют. Его жена и дочь ночуют в другом месте, чтобы на следующий день приехать к нему и вместе устроить приятный «сюрприз». Он полагает, что такая хитрость удивит и обрадует его мать и сестру. Шутка ли, таинственный богатый гость окажется их плотью и кровью! Разумеется, он также хочет доказать, что теперь может позволить себе пожить в их гостинице. Все идет по плану: они не узнаю́т его, и он снимает номер.

Ночью события принимают дурной оборот. Приезд такого богатого человека в деревню, очевидно, взбудоражил его мать и сестру. Они грабят путешественника, до смерти забивают молотком и бросают тело в реку. На следующее утро приезжает его жена, которая сообщает им, кто он такой. Мать вешается, а сестра топится в колодце. (Чудесно, Камю, искреннее спасибо.) Мерсо нравится эта история. Он приходит к выводу, что путешественник получил по заслугам – нельзя так шутить над людьми. На этом рассуждение Мерсо заканчивается, но его мысль понятна: в каком-то смысле путешественник (который во многих отношениях «посторонний» и, возможно, тот самый «посторонний» из заглавия романа) был наказан по делу. Он хотел похвастаться и даже слегка унизить собственную семью. Хотел показать, что теперь он лучше них. С другой стороны, по-настоящему страдают его жена, мать и сестра, которые остаются с ужасом этой трагедии (и не могут ее пережить). Грех путешественника в высокомерии. Но каяться приходится другим. Мерсо, казалось бы, лишенный способности к сопереживанию и реального нравственного стержня, этого не понимает. Он сочувствует только мужчине, которого убивают, и считает, что тот сам во всем виноват.

Мерсо похож на серийного убийцу из современного телесериала: отстраненный, ироничный, озадаченный. Он приходит на собственный суд и говорит полицейскому, что нисколько не волнуется, а просто хочет понаблюдать за процессом. (Да, Мерсо, но судят ведь тебя!) На суде Мерсо больше думает о том, придется ли ему признать, что он равнодушен к собственной матери, а не о том, виновен ли он в убийстве. (С этим Мерсо так и не примиряется.) С особенным оживлением он рассказывает о стороже, с которым пил кофе и курил, вместо того чтобы сидеть у гроба матери. На свидетельской скамье сторож начинает волноваться, когда понимает, что присяжные и остальные присутствующие на суде не одобряют того, что он попустительствовал Мерсо. Они вместе пили кофе и курили! «Старик сказал смущенно: „Я знаю, что поступил неправильно, но я не решился отказаться от сигареты, которую господин Мерсо предложил мне“».

В этот момент в тексте впервые появляется слово «посторонний». «Да, господа присяжные учтут это обстоятельство, – говорит прокурор. – И они сделают вывод, что посторонний человек мог предложить кофе, но сын должен был отказаться, а не распивать кофе у гроба матери, давшей ему жизнь». Позже озвучивается еще более ужасное свидетельство об отношении Мерсо к миру: «Господа присяжные заседатели, на следующий день после смерти своей матери этот человек купался в обществе женщины, вступил с нею в связь и хохотал на комическом фильме. Больше мне нечего вам сказать». С точки зрения современных читателей любопытно, что единственным «незнакомцем» или «посторонним», упоминаемым в романе, оказывается человек, который предлагает Мерсо кофе. Камю специально не говорит однозначно, кто на самом деле посторонний. Может, Мерсо? Или араб? Или случайный человек, который предлагает вам кофе на похоронах матери, а затем доносит на вас, потому что вы его выпили?

Что экзистенциализм Камю сообщает нам о счастье? «Мама нередко говорила, что человек никогда не бывает совершенно несчастен», – говорит Мерсо. Он приходит к выводу, что согласен с ней, поскольку его якобы «кошмарная» жизнь в тюрьме не так ужасна, как ожидалось, и он находит утешение в таких мелочах, как луч света и синева неба. Порой у меня возникает мысль, что на самом деле это роман об умении человека не терять надежду. Обрести надежду под силу даже таким безнадежным и безнравственным людям, как Мерсо. Но в нем обычно видят провозвестника погибели, и люди в большинстве своем считают, что хорошим человеком может быть лишь тот, кто живет совсем не так, как Мерсо, и что лишь такому человеку уготовано счастье.

Однако, несмотря на маленькую деталь, состоящую в том, что Мерсо – расист и убийца, мне нравятся некоторые аспекты его мировоззрения. Он говорит без обиняков. Он Ларри Дэвид[52] Французского Алжира середины XX века. Когда после оглашения смертного приговора к нему приходит негодующий священник, они беседуют о том, не стоит ли впустить Бога в свою жизнь, даже если раньше ты в него не верил. Священник, судя по всему, намекает, что накануне казни на гильотине можно и поверить в Бога, ведь терять все равно уже нечего. Мерсо еще не знает, удовлетворили ли поданное им прошение о помиловании, и священник уверяет его, что тоже не располагает никакой информацией и пришел к нему вовсе не потому, что прошение отклонили. Как бы то ни было, говорит священник, дело не в том, что Мерсо приговорен к смерти, поскольку к смерти приговорены все. Забавно, но у Мерсо другое мнение. Одни приговорены к смерти, просто потому что появились на свет. Других же совсем скоро ждет гильотина: «Но я прервал его, сказав, что это совсем не одно и то же и, уж во всяком случае, всеобщая обреченность не может служить для меня утешением». И это действительно так. Да, все рано или поздно умирают, но, когда стоишь на пороге смерти, от этого не легче. Напоследок L’Étranger, судя по всему, дает нам понять, что, приняв «ласковое равнодушие мира», мы станем счастливее и перестанем столь остро ощущать одиночество. Это несколько удручающий посыл, который вряд ли можно считать настоящим ключом к счастью.