Синдром Е - Франк Тилье

Деброек отреагировал быстро: он принял все меры, чтобы не уничтожить следов, – офицеры бельгийской полиции надежны и прекрасно знают свою работу. Что до Люси, то она, обводя взглядом место преступления, постаралась абстрагироваться от трупов. Мебель перевернута, все ящики выдвинуты, дверца встроенного в стену сейфа распахнута настежь. Картина, которая в обычное время скрывала этот сейф, валяется на полу, рама сломана.

– Во-первых, они помешали Люку Шпильману принять участие в составлении фоторобота, во-вторых, забрали все, что могло бы их скомпрометировать.

– А что могло бы их скомпрометировать?

– Следы открытий, которые были наверняка сделаны Шпильманом-старшим, когда он расследовал историю безымянной короткометражки. Документы, которыми он, возможно, обменивался с канадским анонимом. Они тут все вычистили. Сволочи!

Люси развернулась и вышла – ей необходимо было глотнуть свежего воздуха.

Это были они… Убийцы Клода Пуанье продолжают хозяйничать как ни в чем не бывало. Но на этот раз – никаких ритуалов, им ничего не хотелось показать.

Действия безумцев, уподобившихся диким зверям.

Опершись на машину Кашмарека, Люси объясняла ему, что происходит. Они встретились перед домом Шпильмана вскоре после приезда группы криминалистов и двух судмедэкспертов. В течение нескольких часов в дом входили и из него выходили люди в форменной одежде.

Люси повернула голову к открытой двери:

– Время смерти – разумеется, без особой точности – уже удалось определить. Убийство было совершено в ту же ночь, что и убийство Клода Пуанье. Преступники понимали, что смерть старика-реставратора и пропажа бобины с фильмом неизбежно приведут нас сюда, ну и избавились от единственного человека, способного их опознать. Что же до подружки Люка… девочке не повезло, она подвернулась случайно. Они не стали вдаваться в подробности. – Энебель вздохнула. – Жесткий диск компьютера исчез, равно как и вся библиотека Шпильмана. А там были работы по истории, книги, посвященные шпионажу, геноциду. Может быть, Шпильман записал на полях что-то такое, что могло бы навести нас на след преступников? Черт, если бы я подумала об этом, когда пришла сюда в первый раз!

– Меня-то больше всего озадачивает как раз состав украденного имущества, ведь отец Люка Шпильмана был простым коллекционером.

– Нет-нет, отнюдь не простым! Он пытался вести расследование вокруг этого фильма, он скрупулезно разобрал его по кадрам, мало того – вступил в контакт с человеком из Канады, который вроде был неплохо информирован… Тем или иным способом убийцы обо всем этом узнали.

Кашмарек вынул из бардачка две бутылочки воды и протянул одну Люси.

– Ты в порядке?

– Все отлично.

– Ты имеешь право сказать «нет».

– Действительно все в порядке.

– А девочка твоя… ей лучше?

– Ну-у-у… Жюльетте получше, да. Она хорошо позавтракала и с аппетитом слопала весь обед. В результате ей отменили капельницы, и теперь мы ждем разрешения ходить в туалет. Жизнь идет…

Кашмарек обворожительно улыбнулся, а ведь улыбка на его лице появлялась в последние дни так редко!

– Все мы сталкиваемся с такими вещами. Дети рождаются для того, чтобы напоминать нам, что́ в жизни главное, и часто оказывается: главное – совсем не то, что мы предполагали. Даже если это иногда очень трудно, они наводят порядок в нашем существовании.

– А у вас сколько детей?

– Более чем достаточно. – Он посмотрел на часы. – Ладно, пойду-ка я повидаюсь с местным начальством: надо договориться, чтобы они обеспечили нам доступ к информации в реальном времени, когда мы вернемся в Лилль. А ты можешь уже сейчас ехать домой. Проведешь несколько часов со своей девчушкой, пока тут хоть что-то прояснится. Ты паршиво выглядишь, а в ближайшие дни нам, скорее всего, придется несладко.

– Спасибо, договорились.

Она помолчала, не трогаясь с места.

– Знаете, майор, в этом новом преступлении есть кое-что особенное…

– Что же именно?

– Судмедэксперты насчитали тридцать семь ножевых ранений на теле девушки и сорок одно – на теле парня… везде, вплоть до половых органов. Раны глубокие – по нескольку сантиметров. Иногда оружие входило в плоть по самую рукоятку, это видно по следам металла вокруг раны. В связи с этим, в связи со схожестью нанесения ударов, бельгийцы полагают, что действовал один и тот же преступник.

Шеф в ответ промолчал, да и что тут скажешь? Люси пристально смотрела на майора.

– В том, что здесь произошло, ощущается чистейшее безумие, майор. Поступки, способ действия характерны для людей с нарушенной психикой. Есть явно что-то ненормальное и в логике их ходов. Та же иррациональность, что у девочек из фильма, сделанного больше пятидесяти лет назад.

Эжени была счастлива, что они уезжают отсюда, она прыгала от радости у дверей гостиницы и визжала. Что до Шарко, то он нес чемодан к такси, ожидавшему у входа в здание. Да, просто такси, на этот раз – никакого посольского «мерседеса», и никто не будет провожать его. Как и было условлено, ровно в два часа дня он привез Лебрену в участок снимки. Комиссар при посольстве явился один, и короткая встреча с ним прошла не сказать чтобы прекрасно, особенно с той минуты, когда Лебрен заметил синяк около носа Шарко. Тот сказал, что поскользнулся в ванной. Без комментариев…

Теперь, стоя один на тротуаре, полицейский оглядывался в тщетной надежде увидеть Нахед, ему хотелось попрощаться с ней, пожелать всего хорошего. Переводчица не ответила ни на один из его звонков. Возможно, по указанию из посольства. С комком в горле он сел в машину и сказал водителю всего два слова: «В аэропорт».

Эжени, устроившаяся в начале пути рядом с ним, пока ехали, исчезла, и он смог наконец без криков в голове насладиться пейзажем. Первый и единственный момент, когда можно было расслабиться, с тех пор как он прилетел в Египет.

Утром ему позвонил Таха Абу Зеид, доктор-нубиец из центра «Салам», и подтвердил его предположения: двух других девочек тоже не обошел феномен коллективной истерии, причем обеих – в самой агрессивной форме. И, судя по воспоминаниям разных врачей – медицинских карточек шестнадцатилетней давности в архивах не нашлось, – симптомы такой крайней агрессивности сохранялись у девушек до самой смерти.

Вот это и было общим.

Коллективная истерия.

То самое, что, возможно, связывало между собой и пятерых убитых из Граваншона.

Такси выбралось из центра города, теперь они ехали по автостраде Салах-Салем, и дыхание Каира постепенно уступало место ароматам выхлопных газов.

Прижавшись лбом к стеклу, неспособный избавиться от черных мыслей, Шарко смотрел на поезд вдали. К одному из вагонов снаружи прицепились четверо, они стояли то ли на подножке, то ли на какой-то трубе, прижавшись друг к другу, чтобы не упасть, и не думая в этот момент о том, кто из них во что верит, кто к какой конфессии принадлежит. Так – на ветру, под солнцем – они двигались по направлению к раскаленному пыльному Каиру, рискуя жизнью, только бы сэкономить на билете три фунта. Тем не менее они улыбались, они казались счастливыми, ведь нужда напоминала им лучше чего бы то ни было другого, какая это ценность – просто жизнь.