Королевская кровь. Медвежье солнце - Ирина Котова

Уже в машине Игорь снова набрал Люджину, послушал гудки – и позвонил себе домой. Приказал, если она появится, тут же доложить ему. И закрыл глаза. Не было ничего. Ни боли, ни радости, ни запахов, ни растущего, как в прошлую поездку, напряжения в сердце. Только где-то глубоко внутри тлели тревога и стыд, не давая ему потухнуть окончательно.

Царица Иппоталия появилась через несколько минут после его прибытия. Уставшая, потускневшая – но еще более прекрасная, чем раньше. Даже не стала садиться. Окинула просителя внимательным взглядом, нахмурилась – и Стрелковского просто окатило стыдом. Серые глаза снова видели его насквозь.

За окнами начинался шторм.

– К сожалению, у меня очень мало времени, граф, – сказала она, кривя губы в сердитой улыбке. Царица гневалась – на него? из-за него? – и море гневалось вместе с ней. – Я получила ответ. Увы, не тот, что вы ждали. Великая Мать сказала мне: «Я сделала все, что могла. Пусть идет своим путем и сам ищет решение».

– Благодарю вас, ваше величество, – произнес Игорь, не показывая расстройства. – За то, что не отказали мне.

– Не разочаровывайте меня больше, Игорь Иванович, – строго, очень по-матерински проговорила королева – и будто не она сейчас обращалась к нему: так шумел ее голос, буквально вдавливая его в пол, хлеща сильнее пощечин. – Вы поняли меня?

И вышла, не дождавшись ответа.

Игорь склонил голову, посмотрел на свои руки – они дрожали.

– Обещаю, – сказал он закрывшейся двери.

Майло Тандаджи ответил сразу, будто ждал звонка.

– Отдай приказ по всем телепортам и железнодорожным вокзалам страны, Майло, – распорядился Игорь так, будто все еще был его начальником. – Если появится Дробжек, сообщать напрямую мне.

– Даже не буду спрашивать, что случилось, – сухо сказал тидусс.

– И не стоит, – ровно согласился Стрелковский. – Какие у Дробжек были инструкции помимо сбора сведений обо мне и психологического ведения, Майло?

Тандаджи молчал секунды две.

– Сам-то как думаешь?

Игорь чертыхнулся.

– Морду бить будешь? – поинтересовался начальник разведуправления. – Увы, из Дробжек толкового полевого агента не получится, Игорь. Она непластична в плане методов воздействия. Так что отдельные… инструкции восприняла категорически отрицательно и выполнять отказалась. Или, – в его голосе прозвучала заинтересованность, – не отказалась?

– Ну и сукин же ты сын, Майло, – с сердцем проговорил Стрелковский.

– Твоя школа, Игорь Иванович, – невозмутимо ответил Тандаджи. – Твоя школа. А что с расследованием?

– Пусто, – коротко ответил Игорь. – Бесполезная поездка. Сегодня же распоряжусь о подготовке визита в Йеллоувинь. И да, Майло, морду я тебе бить не буду. Уже остыл. Но если я еще раз узнаю, что ты хлопочешь обо мне за моей спиной, – я просто тебя убью.

Тандаджи издал что-то похожее на ехидное фырканье и повесил трубку.

Ветер гнал по пляжу мокрый песок, переворачивал зонтики, утаскивал грохочущие лежаки. Море бросало на берег тяжелые серые валы, и брызги долетали до дверей дома, в котором собирал вещи Стрелковский. Люджина не возвращалась.

Он связался с агентами в Терлассе и приказал узнать, не уезжала ли его напарница из столицы. Через полчаса ему доложили. Капитан Дробжек три часа назад сняла с карты все имеющиеся деньги на телепорт-вокзале столицы и ушла порталом в Форштадт. Купила последний билет на ближайший рейс и едва не опоздала.

Игорь покачал головой. Такой нервности от всегда спокойной Дробжек он не ожидал. Потратить на переход почти половину отпускных!

Инляндские агенты работали медленнее. Он успел вернуться домой, убедиться, что все вещи северянки на местах, узнать, что в общежитие она тоже не возвращалась, и уехать в Управление работать, пока для него доставали информацию.

К позднему вечеру у Стрелковского был ответ. Из телепорта Люджина вышла в целости и сохранности, ушла в город. На вокзалах Форштадта ее документы не мелькали. Границу она не пересекала. Следы теряются на рынке – там ее видел последний опрошенный.

– Все, что смогли, Игорь Иванович, – подвел итог агент. – Работать дальше?

– Работайте, – подтвердил полковник. – Будет информация – докладывайте.

Люджина, как заправский шпион, очевидно, путала следы и избавлялась от возможной слежки.

Последний звонок полковник Стрелковский делал не без опаски. Гудки шли непрерывно, трубку опять долго не брали. Наконец раздался щелчок.

– Да, я дома, – рявкнула в трубку мать Люджины.

– Анежка Витановна, это Стрелковский, – Игорь вздохнул. – Люджина у вас не появлялась?

– Нет, – удивленно проговорила старшая Дробжек. – А что же, потерял ты ее, Игорь Иванович?

– Да, – сказал Стрелковский.

– Тогда ищи, – строго приказала волчья погибель. – Хотя чую я, что все в порядке, да и страшнее ее работы ничего быть не может. Ей уж не пять годков-то. Девка здоровая. Появится. А что случилось-то? Раньше она вроде не чудила.

– Обидел я ее, Анежка Витановна. Извиниться хочу.

Мама Дробжек скептически хмыкнула.

– Дело хорошее.

– Анежка Витановна, – попросил Игорь. – Если вдруг появится у вас… Скажите, что я хочу с ней поговорить. Или… нет. Ничего не говорите. Просто сообщите мне. Я сам приеду и все решу.

– Конечно, полковник, – заверила его северянка. – Увижу – сразу позвоню тебе.

Далеко на Севере, на маленьком хуторе, затерянном среди хвойных лесов, Анежка Дробжек положила трубку телефона и покосилась на молчаливую дочь, краснощекую, замерзшую. Пришла пешком, три часа по глубокому снегу после захода солнца, по лесу от трассы. Без лыж, в легкой одежде.

– Дура девка, – сказала мама и с тоской приложила руку к щеке. – Ой дура! В баню иди быстро. Твое счастье, что я топила, как чуяла ведь. Вставай, дуреха, парить тебя буду! Не хватало еще, чтоб с лихорадкой слегла мне тут.

– Сейчас, мам, – сипло произнесла Люджина, делая еще глоток вкусного, обжигающего ягодного чая. – Подожди.

Глаза ее закрывались, и тело болело просто ужасно. Особенно там, внутри. Она даже не помылась после пробуждения рядом с Игорем – прямо так натянула на себя одежду и выскочила на улицу.

– Все получила, что хотела? – ворчала мать, мощно обрабатывая ее вениками – как порола. В их маленькой бане дух стоял тяжелый, дровяной и травяной. – Все получила? Не по тебе пряник, говорила же, голова ты бедовая. Любовь ей подавай, любовь. Ну что, получила свою любовь? – она подняла тяжеленную кадку с горячим настоем, литров на тридцать, не меньше, и легко окатила раскрасневшуюся дочь с ног до головы – полились по простыне, по полкам сладко и вязко пахнущие потоки.

– Матушка Богиня, – ахнула мать, – а кровит-то еще! А синяков-то! Такая же неженка, как я, ох, доченька, даром мы в плечах дуба шире. Ух я этому Иванычу глаза-то повыдавливаю! Да как же ты шла? Оно ж все промокло насквозь!