Пионерский гамбит — 2 - Саша Фишер

белых халатах и белых же шапочках, меню на стене, написанное на века. Пломбир — двадцать копеек сто грамм, сливочное мороженое — пятнадцать копеек. Молочный коктейль — пятнадцать копеек. С шоколадной крошкой или орехами — плюс пять копеек, с мандариновым джемом — плюс три копейки. И черт меня дернул взять именно этот дурацкий джем! На поверку это вещество оказалось тошнотворно-приторной темно-оранжевой субстанцией, которой тетка из-за прилавка щедро полила мою порцию мороженого, причем как-то так, что выедать из-под этого дурацкого джема мороженое оказалось почти нереально! Вкус джема проникал буквально в каждую ложку.

Только мисочки здесь были другие, не такие, как я помнил. В кафе-мороженом из моего детства это были такие вазочки на ножке. Они были еще как-то не очень прочно соединены, и чашка все время покачивалась. Маленький я боялся, что она не удержится и перевернется, и все мое мороженое окажется на полу. Поэтому я старался сожрать его как можно быстрее, простывал, а потом меня очень долго не водили в кафе. А здесь куски сладкого лакомства накладывали в металлические чашки на трех ножках. Тонкие, как будто из фольги. Пальцы сразу же замерзали, стоило взять эту мисочку в руку. Хотя, кажется, она называлась креманкой, а не мисочкой. Просто больше всего она по форме походила на миски для кошек и собак.

Неожиданно хорошая поездка все-таки получилась. Если бы еще я не заказал этот дурацкий мандариновый джем, то было бы практически идеально. Много плохого можно было сказать о Чемодакове, но вот что было реально неплохо, так это то, что он не крысился на меня всю поездку, щедро раскошелился на билеты и мороженое, шутил и вообще всем своим видом показывал, что это чуть ли не его собственная идея.

Даже странно как-то.

И фальшивости во всей этой жизнерадостности не ощущалось вот ни капельки.

— …а как он тогда ему залепил, а! — над верхней губой Марчукова белели усы от молочного коктейля, но его это, кажется, вообще ничуть не смущало. — Вернусь домой, пойду в секцию карате! Хочу вот так же — кия! Хэк! Хэк!

— Артур Георгиевич, это же вымысел все? — спросила Друпи. — Сейчас же не существует уже пиратов?

— Ну почему же? За границей все еще существуют, — Артур Георгиевич склонился к Друпи и приобнял ее за плечи. Как же все-таки меня подбешивала эта его манера, если честно… — В газетах писали, что пираты ограбили итальянский сухогруз, но только там никто из команды не выжил.

— А на советские корабли тоже нападают? — спросил Мамонов.

— Нет, на советские не нападают, — убежденно заявил воспитатель. — Пираты — они же как крысы. Нападают только на слабое.

— Если крысу загнать в угол — она на что угодно нападает, даже на льва! — Марчуков заглянул в опустевший стакан от молочного коктейля и вздохнул. — Мы когда крысу гоняли с дедом, она так на нас наскакивала, что страшно было… У меня даже шрам на руке остался до сих пор!

— Так пиратов никто в угол не загоняет, — пожал плечами Мамонов. — Они же сами выбирают, на кого напасть.

Тут я опять перестал слушать разговор, задумчиво разглядывая Артура Георгиевича. Интересно, он затаил злобу на меня? Ждать от него каких-нибудь неприятностей в ответку за беззастенчивый шантаж?

Он заметил мой взгляд, тоже посмотрел на меня и кивнул. Хм. Выглядит так, что он совсем не держит на меня зла. И вообще как-то по-приятельски себя ведет.

Так вообще бывает?

Я попытался призвать на помощь свой «взрослый» жизненный опыт. Но настроение было настолько расслабленным и благостным, что мозг к анализированию чужих психологических портретов оказался не способен. Может он просто сам хотел поехать в кино, просто повода не было. А тут я со своим шантажом.

— А можно мне тоже молочный коктейль? — сказал я, отодвигая в сторону остатки мороженого с джемом.

Ждать обратного автобуса пришлось дольше. Судя по расписанию, он был на сегодня последним, и на стоянке автовокзала его все еще не было. Стояли какие-то другие пазики — некоторые с номерами, некоторые с названиями деревень. Солнцевка, Бабушкино, Мирино-Вахрушево… В памяти эти названия как-то даже отзывались, но не конкретными воспоминаниями, а так, отлогосками-отзвуками. Из развлечений на автовокзале и ближайших окрестностях присутствовал только бело-голубой киоск «Союзпечати». Кафетерий с подсохшими уже пирожками, круглыми коржиками и песочными кольцами. А из напитков — сок из конусов, причем без выбора, только виноградный.

Перед автовокзалом скучал желто-синий милицейский уазик. На автобусной остановке кучковался народ, потом подъезжал пыльно-желтый лиаз, похоже, единственного здесь городского маршрута «Автовокзал — Новоандреевское кладбище», и забирал скопившихся пассажиров. Прикольно. Когда он первый раз укатил по центральной улице, я даже почувствовал что-то вроде ностальгии. В таком автобусе было два козырных места — сразу за кабиной водителя было двойное кресло с поручнем. В некоторых автобусов рядом с ним висела касса с выкручивающимися билетиками. И если вовремя занять место, то можно было работать кондуктором для всего автобуса. Тебе будут передавать денежки, а ты будешь с важным видом крутить колесико. Ужасно мне это дело нравилось, когда я был в детском саду.

А второе стало козырным, когда я уже стал старше. Оно было к хвосте автобуса, там, где поручни отгораживали небольшой угол между дверью и задним окном. Иногда там стояла сидушка, но обычно нет. И если туда пробраться, то тебя не пихали остальные пассажиры, и можно было спокойно пялиться в окно. А вот сиденье могли заставить и уступить. Пенсионеры сурово бдили за тем, чтобы школьники уважали старших. Даже если приходилось это самое уважение выбивать при помощи костыля и визгливых скандалов.

Автобуса все не было. Марчуков отчаянно скучал, бродил туда сюда, останавливался у стенда с информацией, читал его, потом снова ходил из стороны в сторону. Друпи замерла и уставилась в одну точку. Мамонов развалился рядом с ней с ленивым видом. Артур Георгиевич дочитывал «Советский спорт».

— Кстати! — вдруг вспомнил я. — Нам же надо придумать, что мы будем говорить, когда нас спросят о том, что мы делали!

— В смысле? — нахмурился Марчуков.

— Ну мы же ездили пенсионерке помогать, — усмехнулся я. — Будет странно, если я скажу, что ее звали Марья Ивановна, и что она ветеран войны. А ты — что она потомственная доярка по имени Глафира Панфиловна.

— Эй, я бы не сказал про доярку! — возмутился Марчуков.

— Не спорьте, — воспитатель поднял голову. — Пенсионерку звали Анна Михайловна, вы помогали чистить курятник, складывать поленницу и красить забор. А потом она угощала