Оноре де Бальзак - Анри Труайя

Поначалу наметила себе Сент-Бёва, но этот тщедушный мужчина не показался ей привлекательным, она сосредоточилась на Бальзаке, чьим талантом восхищалась и чье влияние на прессу сильно переоценивала. Она была приглашена на улицу Кассини. Хозяина немало позабавил ее апломб, бойкая речь и провинциальная наивность. Как раз в это время он искал, с кем бы поехать в Турин. Почему бы не с ней? Предложил, та немедленно согласилась. К тому же у нее было пятьсот франков. Дабы избежать скандала, Оноре предложил Каролине переодеться в мужское платье и выдавать себя за его секретаря. Получено согласие, маскарады всегда нравились ей, а почитаемая ею как борец за права женщин Жорж Санд привила вкус к свободе поведения и необычным костюмам. Бальзак заказал у Бюиссона, всегда готового шить для него в кредит, наряд для своей попутчицы. Двадцать шестого июля, в день отъезда, к нему на улицу Кассини пришла женщина, а спустился вниз молодой человек в приталенном рединготе, высокой шляпе, с хлыстиком, которым постукивал себя по ноге с видом беспечного подростка, своего рода пажа. Писатель похвалил ее внешний вид. Коляска, нанятая за двести франков в месяц, ждала во дворе. Пришедший проститься Жюль Сандо меланхолично проводил взглядом пару, которая, казалось, отправлялась в свадебное путешествие.

Через пять дней пути, утром тридцать первого июля, они были в Турине. Остановились в отеле «Европа». Андрогин Марсель расположился в чересчур роскошной для секретаря комнате с кроватью на возвышении, тогда как «хозяин», «signor Balzac», довольствовался более скромной, по соседству. Между комнатами была дверь, но они не стали открывать ее, соблюдая приличия. Каролина-«Марсель» так объяснила ситуацию матери: «Я оставила за собой право на свободу выбора. Я согласилась, что нас будет связывать просто чистая дружба. Я горда, что внушаю любовь, столь редкую в наше время. Такое может понять только художник, всем остальным это недоступно… Бальзак очень добрый, честный и не делает различий между людьми, как и любой большой человек. Но будущее и собственные амбиции занимают его сильнее, чем любовь и женщины. Для него любовь необходима в качестве физической игры. А так вся жизнь его принадлежит работе. Всегда ли мне это будет нравиться? Достаточно ли этого для моих любовных устремлений? Боюсь, что нет». Попутно она жалуется на недомогание: «Мои печальные хвори одолевают меня, как никогда. Я по возможности скрываю их, но из-за них очень устала в дороге. Они начались еще в Париже, где я страдала от них месяц, и только присущая мне отвага позволила пренебречь этой недостойной болезнью, которая могла разыграться всерьез от усталости». Не эта ли «недостойная болезнь» удержала ее на расстоянии от соседа? И все ли время их пребывания в Турине их отношения не выходили за рамки любезной дружбы?

Рекомендательные письма австрийского посла в Париже Аппоньи и маркиза де Бриньоль-Сале сделали свое дело – Бальзак был принят светом в высшей степени благожелательно. Маскарадный костюм секретаря писателя интриговал туринцев, но обмануть не мог – истинный пол Марселя был очевиден всем. Некоторые даже принимали «его» за Жорж Санд. Занятную пару осыпали всяческими почестями. Оноре познакомился с графом Склопи де Салерано, будущим министром юстиции, молодым маркизом Феликсом Карроном де Сен-Тома, наследником древнего савойского рода, выдающимся археологом аббатом Констанцо Гадзера, маркизой Джульеттой Фаллетти ди Бароло, которая встречала когда-то выходившего из заточения Сильвио Пеллико и назначила его своим библиотекарем, графиней Фанни Сансеверино-Вимеркати, урожденной Порчиа, и ее мужем, графом Фаустино, потомком салернских князей. Словом, весь цвет Италии был к его услугам.

Впрочем, светские развлечения не могли отвлечь Бальзака от его миссии. Граф Склопи свел его с адвокатом Луиджи Колла, которому поручил разобраться в деле о наследстве. Писатель сразу понял, что рекомендованный ему глава коллегии адвокатов выиграет дело, каковы бы ни были подводные камни. Итак, можно вздохнуть свободно – он предстанет перед графиней и ее супругом с высоко поднятой головой. Поездка в итоге оказалась весьма занимательной. Но Луиджи Колла был не только хорошим юристом, он страстно увлекался ботаникой и пригласил Бальзака и его очаровательного «пажа» (в принадлежности коего к слабому полу не сомневался) в свою оранжерею, где выращивал редкие растения. Перед тем как покинуть Турин, Оноре передал ему записку: «Пора Марселю вновь стать женщиной и сбросить студенческий мундир». А граф Склопи просил Бальзака не забывать о нем, несмотря на прелестного сопровождающего.

Двенадцатого августа они пустились в обратный путь, который пролегал через Женеву, где Оноре отправился по священным для него местам любовных свиданий с Ганской. Опасаясь, что здесь пойдут пересуды о его секретаре с широкими бедрами и представительной грудью, он решил положить конец этой невинной эскападе. Через шесть лет ей будет посвящен рассказ «Гренадьера»: «Каролине, с благодарностью за поэтическое путешествие – признательный путешественник».

Вернувшись двадцать второго августа в Париж и еще не распаковав багаж, Бальзак срочно сел за отчет к Ганской, которая, безусловно, была в курсе его путешествия. Предложенная им версия звучала так: «Я воспользовался поводом побывать в Турине, чтобы помочь человеку, с которым у нас одна ложа у Итальянцев. Это некий господин Висконти, который не мог поехать и заняться своими делами. За двадцать дней я добрался туда через Мон-Сени и вернулся через Симплон, компанию мне составила знакомая госпожи Карро и Жюля Сандо… Вы, наверное, догадались, что в Женеве я еще раз посмотрел на Пре-Левек и дом Мирабо. Увы! Тем, кто страдает, воспрещено вдыхать благоуханный воздух. Вы одна и воспоминания о вас могли воскресить печальное сердце… И вот я дома, с кровоточащей раной, след от которой никогда не исчезнет, но которую только вы, сами того не зная, умеете перевязать». Письмо закончено, запечатано, он чувствует себя как ребенок, пойманный с поличным, но нашедший, в конце концов, весомое оправдание, чтобы не быть наказанным.

Свои чувства к Каролине Марбути он проанализирует позже, обращаясь к маркизу де Сен-Тома: «После возвращения я видел Марселя только один раз. Шутки в сторону, caro, Марсель – несчастное хорошенькое создание, вынужденное прозябать в холодном заточении супружества, честная, добродетельная женщина, которую вы больше никогда не увидите, она воспользовалась единственной возможностью на месяц вырваться из клетки. У нее живой, веселый ум, а так как на женщину, покидающую путь добродетели, смотрят неодобрительно, она решила позабавиться и стать на время школяром. Это вовсе не Жорж Санд, которой я вас когда-нибудь представлю, ей было приятно, что ее принимали за нее, это помогало сохранить инкогнито. Она могла довериться мне в этом приключении, потому что знает – я пылаю страстью к другой и больше ни одна женщина в мире для меня не существует, только моя cara… Наверное, когда-нибудь я увижу ее еще раз. О ее путешествии никто не знает, бестактность может ее погубить».

Кто был большим безумцем, соглашаясь на эту проделку, – Бальзак или Каролина? Оноре никак не мог согласиться с тем, что ему уже тридцать семь и что поведение зрелого человека никоим образом не должно напоминать похождения литературного персонажа.

Разбирая почту, которая накопилась за время его пребывания в Италии, Бальзак обнаружил письмо, отправленное из Немура двадцать седьмого июля (за день до этого они с «Марселем» удрали из Парижа) и, следовательно, прождавшее его три недели. Александр де Берни сообщал: «Это печальное письмо, дорогой Оноре. После десяти дней тяжелых страданий, невралгических болей, удушья и водянки наша мать умерла этим утром в девять часов. Наша добрая матушка достойно прожила свою жизнь, и теперь ей должно быть покойно. Завтра в десять утра она будет похоронена на кладбище Грез рядом с ее дорогим Арманом». Писатель с ужасом осознал, что, когда так любившая его женщина умирала, он весело катил по дороге с другой, переодетой мужчиной. Бальзак не знал, куда деться от отчаяния, и напрасно повторял себе в оправдание, что после кончины сына Армана в ноябре 1835 года госпожа де Берни пожелала оставаться в одиночестве, что давно была больна, врачи считали ее положение безнадежным, что, оставив Дилекту в покое, лишь выполнял ее просьбу. Он проклинал тот час, когда ему пришла в голову мысль отправиться в путь: задержись, мог бы скрасить ей последние мгновения. Позже ему станет известно, что «Лилия долины» была ее настольной книгой, она без конца перечитывала страницы с описанием смерти госпожи де Морсоф, как раз те, которыми автор так гордился, хотела позвать его, чтобы утешал ее в уходе в другой мир, просила Александра разыскать Оноре в Париже, причесывалась перед ручным зеркальцем, чтобы достойно встретить, когда же ожидание затянулось, пригласила священника и причастилась. Перед тем как навеки закрылись ее глаза, госпожа де Берни попросила сына сжечь письма Бальзака. На следующий день пятнадцать лет их любви обратились в пепел.