Если бы знать... - Лайза Джексон

– Черт!

Вдруг стало трудно дышать. Ник сбросил куртку и швырнул ее на прикроватный столбик. Это не помогло: тогда он распахнул окно, впустив в комнату холодный ноябрьский ветер, и устремил взгляд на черное беззвездное небо.

«Боже правый, как он это вытерпит? Когда сможет уехать? Что здесь происходит, черт побери?»

Весь нынешний день он провел за бухгалтерскими книгами компании. Алекс прав: «Кейхилл Лимитед» погружается все глубже в океан красных чернил. Неразумные капиталовложения, расходы, превышающие доход, служащий, пойманный на крупной растрате, огромные суммы на филантропию – Кейхилл-хаус, новое педиатрическое крыло больницы «Бейвью» и прочее в том же роде, чересчур высокая зарплата руководящего звена, наконец, экстравагантный образ жизни самого директора. Но все это были простейшие, очевидные факты, в которые способен ткнуть пальцем любой желторотый выпускник экономического колледжа. Однако Алексу зачем-то понадобился Ник. Зачем? Решил порадовать матушку, после стольких лет внезапно возжелавшую возвращения младшего сына? Или дело в Марле и несчастном случае? А может быть, есть какая-то иная причина, темная и загадочная, недоступная его разумению?

Бог весть зачем Алекс старательно сталкивает его с Марлой. При том, что много лет назад братья боролись за ее любовь.

Ник никак не мог нащупать мотивы, которыми руководствовался Алекс.

Что бы ни замышлял его старший брат, в результате Ник оказался в ловушке. Не потому, что «Кейхилл Лимитед» идет ко дну, не потому, что мать хочет держать возле себя обоих сыновей. Нет, если он вернулся в город, который ненавидит и презирает всей душой, если согласился поселиться в этом огромном бездушном доме – то только ради Марлы. Ей угрожает опасность. И одна мысль об этом кидает его в холодный пот. Черт побери, он никогда не умел мыслить здраво, когда дело касалось этой женщины!

Он вышел в опустевший холл. Приглушенный свет отражался в отполированных перилах, со стен хмуро взирали масляные лики давно умерших предков. Здесь несколько минут назад Юджиния объясняла сыну, как счастлива, что «к нему наконец-то вернулся здравый смысл». Она даже коснулась его рукава – нечастое проявление чувств.

– Николас, как хорошо, что ты снова дома! – шептала она. – Знаю, мы с тобой никогда не ладили. Боюсь, я, пока растила тебя, совершила немало ошибок – требовала, чтобы ты был похож на Алекса. Но знаешь, Ник, я всегда любила тебя и очень по тебе скучала.

Нижняя губа ее дрогнула, и Юджиния поспешно сжала губы. Ник изумленно смотрел на нее сверху вниз. В красно-черном японском халате, туго перетянутом в талии, без косметики, с резко обозначившимися морщинами, Юджиния казалась удивительно старой и ранимой.

Значит, любила и скучала? Глядя на нее, Ник почти готов был поверить, хоть горький опыт и предупреждал его, что Кейхиллам верить нельзя. Никогда и ни в чем.

– Я долго не задержусь.

– Знаю. Ты никогда долго не задерживаешься, – вздохнула она. – Я потеряла тебя, Ник. Если бы можно было повернуть время вспять, если бы тогда я понимала то, что понимаю сейчас, да что об этом говорить! – Она выдавила бледную ломкую улыбку, словно стараясь затушевать прячущееся в глазах отчаяние.

Ник чувствовал себя последней сволочью.

– Что ж, будем довольны тем, что есть. Но... – Она покачала головой и туже затянула пояс халата. – В последнее время я перестала понимать, что происходит в доме. Александер стал очень замкнутым, целыми днями пропадает на работе, ничего мне не рассказывает. А Марла... ну, с этой девочкой всегда были проблемы. – Юджиния задумалась, прикусив губу. – Конечно, идеальных браков не бывает. Об этом-то я знаю по собственному опыту. Твой отец... нет, я, разумеется, его любила. Может быть, гораздо сильнее, чем он заслуживал. – Она умолкла, погруженная в воспоминания, и подняла глаза на Ника лишь несколько секунд спустя. – Ты, Николас, во многом похож на него. Умный. Гордый. Непредсказуемый. Но все же вы совсем разные. – Она расправила плечи. – Что-то я заболталась. Хотела только поблагодарить тебя, что приехал.

– Я останусь здесь, пока не закончу работу. А потом уеду, – напомнил он ей.

Юджиния улыбнулась так, словно знала сына куда лучше, чем он сам.

– Посмотрим, – ответила она, повернувшись к лифту.

– У меня своя жизнь в Орегоне.

– Неужели? – Она скептически приподняла бровь и вошла в лифт, оставив за собой последнее слово.

– Да, у меня своя жизнь, хоть вам этого и не понять, – пробормотал Ник, спускаясь по широкой лестнице на первый этаж.

Распаковав вещи, позвонив Оле и убедившись, что с Крутым все в порядке, он решил, что заслужил выпивку. И теперь, спускаясь в бар, размышлял о том, как отличается простая жизнь в Чертовой Бухте от запутанных интриг и порочных секретов Сан-Франциско. Словно небо от земли.

По счастью, Алекс оставил в дверях бара ключ. Ник нашел бутылку скотча и налил себе полный стакан. За окном бесновался ветер, но здесь тишину нарушало лишь тиканье дедовских часов в холле. Как не похож особняк Кейхиллов на домишко в Чертовой Бухте – три тесные комнатки, разномастная мебель, купленная за бесценок на распродаже, да хромой пес – охранник и верный друг в одном флаконе. Денег у Ника было достаточно: за годы работы в Сиэтле он скопил целое состояние, благодаря выгодным вложениям приумножающееся с каждым годом. Он мог бы жить куда более шикарно. Мог, но не хотел. Потому что знал: от шикарной жизни одни неприятности.

Кто думает иначе, пусть посмотрит на его брата Алекса.

Да, у Ника в Орегоне своя жизнь. Простая, грубая, однообразная – но свободная. А это главное. Какого же черта он забыл в Сан-Франциско?

Ник бросил в стакан несколько кубиков льда и подошел к камину, где мерцали мягким светом догорающие угли. Несмотря на камин, комната казалась холодной. Неуютной. Как и весь дом. Как и люди, в доме обитающие. Как его жизнь – пока он не набрался решимости сбежать отсюда. Это случилось после разрыва с Марлой.

Запретные воспоминания осадили мозг. Она целовалась, словно не могла остановиться, и в груди ее рождались тихие страстные стоны. Он гладил ее по обнаженным плечам, и огромные зрачки ее, расширяясь, почти закрывали изумрудную радужку. Она трепетала в его объятиях, щекотала языком мочку его уха, шептала срывающимся голосом, что никогда ни с кем не чувствовала себя такой развратницей. «Еще, еще! – просила она своим чудным грудным шепотом. – Дай мне еще, Ник! Я хочу больше... больше... больше...»

Ник зажмурился и сделал большой глоток. Он прошел полный круг – сперва из-за Марлы покинул Сан-Франциско, теперь вернулся ради нее. Она изменилась, но прежним осталось то неодолимое притяжение – притяжение, кружащее голову, призывающее забыть о чести, совести и достоинстве, перешагнуть через мораль и очертя голову кинуться в темный омут соблазна.

Да, она стала другой. Совсем другой. Мягче, добрее, с иным, более тонким чувством юмора. На смену бесшабашности и задору избалованной девчонки пришло спокойное мужество, глубина и какая-то трогательная уязвимость взрослой женщины. Должно быть, дети избавили ее от юношеского эгоцентризма, научили думать о тех, кто рядом. Она стала другой, но Ник – не смешно ли? – готов влюбиться в нее, как пятнадцать лет назад. Ибо в глубине ее существа прячется все та же неотразимая сексуальность, что когда-то заставляла его терять голову, забывать о здравом смысле и собственном достоинстве ради нескольких украденных минут бездумного чувственного наслаждения.