Младший сын мэра - Ольга Рузанова

По-моему мы уже прошли стадию, когда можно было говорить о личном, но, поддавшись чувству вины, все же отвечаю:

— Мне было хорошо с тобой, Карина.

Издав короткий смешок, она начинает хрипло смеяться.

— Не ври, Кирилл. Если бы тебе было хорошо, ты бы не ушел к ней.

— Тебе не понять, — отвечаю тихо, — это совсем другое.

— Какое другое? — закрыв лицо обеими руками, клонится головой вперед, — Боже… как я ее ненавижу… скользкая мерзкая тварь.

Молчу. Пусть выговорится. Выплеснет весь яд, это все равно в последний раз.

— Лживая, отвратительная… убогая… мразь… Если бы не она… вернее, если бы она не залезла под тебя… если бы она догадалась сделать аборт, если бы у нее случился выкидыш… Мы были бы счастливы, Кирилл.

Подъезжаю к дому ее родителей. Паркуюсь во дворе.

— Она как змея… гадюка… изворотливая и очень ядовитая… Залезла в нашу пару и все там отравила своим ядом…

— Это все? — прерываю ее.

— Нет не все! Напоследок хочу сказать, что ты пожалеешь, милый! Будешь плакать кровавыми слезами и умолять вернуться меня обратно!

— Повторяешься. Это уже было, — поворачиваюсь в ней всем корпусом и, схватив за локоть, подтягиваю к себе, — я хотел расстаться по-хорошему, Карина… Я бы даже простил тебе грязные сплетни о Насте, но теперь… Не дай Бог, сунешься!.. Ты охренеешь от последствий. Поняла меня?..

Смотрит на меня большими глазами, бледнеет. Вижу по взгляду — соображает.

— Поняла.

— Отлично. С твоими родителями я сам поговорю.

— Зачем? — спрашивает одними губами.

— Для профилактики, — указываю взглядом на дверь, — а теперь иди.

— Пока.

— Всего доброго.

Жду, когда она выйдет, не удержавшись, долбанет дверью, и сразу газую обратно. На въезде в поселок телефон оживает входящим от Сани.

— Кир, твои уехали.

Бью по тормозам, слетая на обочину.

— Как уехали? Почему?

— Не знаю… Ты бы разобрался со своими женщинами. Приехал с одной, уехал с другой, — говорит тем временем брат, — мне кажется, Настя чуть не плакала, когда уезжала.

О, бл*дь! Звание долбо*б года по праву мое.

Пока едем с Ромашом в такси, я успеваю пару раз немного поплакать. Пару раз порываюсь попросить шофера ехать обратно. Сдаюсь только, когда машина оказывается в черте города. Вдавливаю напряженный затылок в подголовник и смотрю на спящего Ромку.

Он так уезжать не хотел, так плакал… А я, трусливая дура, просто не смогла справиться с обидой и, черт бы ее побрал, ревностью.

Боже… она вспорола мне грудь, едва я увидела Карину. Так больно стало. До легкого удушья, до желания выбежать на мороз и бежать, пока не кончатся силы.

А потом Кирилл просто взял и уехал с ней. После того, что было в комнате. И я с собой не справилась, о чем сильно сожалею.

Не поеду больше, ни за что не подпишусь на такое. Никаких больше семейных уикэндов и собственных иллюзий на этот счет.

Расплатившись с таксистом, вешаю на плечо объемную сумку и вынимаю из кресла спящего Ромаша. Он крепко спит, но, кажется, придется его разбудить. Лифт никак не починят.

Поддеваю его под ножки и медленно распрямляю спину.

— Давай его сюда, — вдруг раздается за спиной голос Кирилла.

Оборачиваюсь и вижу — он. Ступор. Растерянность. Бешеная радость. А после — жгучая обида.

Подойдя ближе, забирает из моих рук Ромку, ждет, когда я закрою дверь такси и идет со мной к подъезду.

Я дышу часто, максимально наполняя легкие холодным воздухом. По-другому не получается. Сердце стучит тяжело, глухо, качает кровь большими дозами. От этого за ребрами физический дискомфорт.

Кирилл молчит, смотрит только перед собой или на Ромку. Идет по лестнице впереди, я едва поспеваю сзади. Открываю дверь ключом и отхожу в сторону.

Дальше — по отработанному сценарию. Кир, скинув кроссы, сразу проходит в комнату, я — бегу за ними и тут же начинаю раздевать спящего Ромаша.

Кирилл сразу выходит в прихожую. Я нервно облизываю губы. Оттуда доносится шелест одежды, и мне остается догадываться, обувается он или, наоборот, раздевается.

Отточенными движениями снимаю с сына курточку, комбинезон, обувь, шапку. Расстегиваю кофточку, чтобы не было жарко. Забираю одежду и, выйдя из комнаты, плотно прикрываю дверь.

Кирилл стоит в дверном проеме между прихожей и кухней. Его куртка висит на вешалке, обувь у порога. А я не знаю, что при этом чувствую. Разочарование или облегчение. Наверное, все вместе. И еще стыд, за малодушное бегство из дома его родителей.

Залипнув в телефоне, он с кем-то переписывается. Конечно, на ум сразу лезет Карина! А кто еще?! И снова режет ревностью.

— Ну?.. — вдруг подает он голос, — расскажешь, что случилось?

Сознательно оттягивая время, убираю на место детские вещи, сумку убираю с прохода, потом смотрю на себя в зеркало. Что говорить?

— Настя… — вижу боковым зрением, что начинает приближаться, — не молчи пожалуйста. Сколько можно все держать в себе?

— Ничего там нет.

— Почему уехала тогда?

Молчу. Сердце снова на износ. Оглушает, рождая внутри безрассудную решимость. И правда, надоело копить обиды, так и захлебнуться недолго.

— Потому что зря вообще приехала.

— Зря? Почему? Тебе не понравилось? Тебя обижали?

— Нет, конечно… — проговариваю, продолжая смотреть на свое отражение в зеркале, — просто меня напрягает ситуация в целом.

— Поясни, — просит он спокойно.

Сам же делает в мою сторону еще один шаг. Следующий вдох приносит с собой его запах. По телу проходит легкий озноб, концентрируется в районе копчика. Нагревается и начинает печь.

— Мне там не место, Кир. Не надо больше меня туда приглашать.

— Не соглашусь… Тебе было там хорошо… до определенного момента.

К чему это? Хочет в ревности меня уличить? Потешить свое эго?..

Ловлю в зеркале его взгляд. Внимательный сосредоточенный, чуть взволнованный.

— Кирилл, — произношу тихо, — постарайся меня понять.

— Я стараюсь изо всех сил, Настя… ты ведь сама не даешь…

— Знаешь, когда я забеременела, его никто не хотел, — на последнем слове мой голос предательски надламывается.

Кир, резко выпрямившись, прочищает горло.

— Никто, кроме Лешки и бабушки…

— А твои родители?

— Нет… не хотели… никто не хотел, Кир… и ты тоже.