Пленных не брать! - Виктор Бурцев

– Ой, а у меня там подружка работала! – обрадовалась Юлька.

– Там много кто работал. В связи с этим вспоминается история. У моего знакомого тут работала подруга. Он ездил к ней довольно часто. Сама она была из Карелии. Очень миленькая, но чуть-чуть глупая. Как-то раз они поссорились, будучи на территории Финляндии. Он гражданин Латвии, а она России. Ну, ей много не надо, через границу раз – и дома. Он поехал извиняться. В Финляндию у него въезд свободный, а вот в Россию – извини. Он так и сяк бился, въехать не может. Тогда плюнул на всё и покатил к какому-то заброшенному пограничному пункту на русско-финской границе. Пустите, говорит, надо очень. Ситуацию разъяснил. Погранцы тоже люди живые, репу почесали. Сто пятьдесят баксов, говорят, пятьдесят нам, сто в залог. Сутки тебе сроку, если не вернешься, объявим в розыск.

– Ну и как?

– Ничего. Вернулся. С подругой. Фишка в том, что граница тут высшей степени прозрачности. Такой вот национальный колорит.

– А этот твой знакомый латыш был?

– Нет, еврей.

– А-а-а... – протянула Юлька. – Тогда всё понятно.

– Не скажи, евреи – они разные бывают.

Капитана госбезопасности Исая Мееровича Нахамкеса Воскобойников узнал сразу благодаря своей отличной памяти. Двадцать четвертый год, Подольский губотдел ОГПУ, кабинет тогдашнего его начальника Израиля Леплевского, шаткий стол, заваленный бумагами, жара, мухи, гречневая каша, киснущая в горшке рядом с небрежно брошенной портупеей... Нахамкес тогда был, кажется, заместителем Леплевского, и именно он арестовал командира роты Большакова, потому что один красноармеец сказал, что штабс-капитан Большаков в семнадцатом году в Галиции приказал его расстрелять.

– Что ж не расстрелял? – небрежно спросил Воскобойников.

– Дак убег я, – сказал красноармеец, уважительно глядя на воскобойниковский орден Красного Знамени.

– А за что расстрелять хотел?

– Дак это... шкура потому... контра...

– По-моему, здесь всё ясно, – вмешался Леплевский. – Не первый уже раз такое, не первый раз. Попрятались, притаились, думают, забыли про них...

– Я попрошу вас привести комроты Большакова, – сказал Воскобойников.

– Вы не верите красноармейцу, члену ВКП(б)?! – взвился Нахамкес, стукнув по столешнице тяжелой деревянной кобурой «маузера».

– Я в первый раз вижу товарища красноармейца...

– Зюкин моя фамилия, – вставил красноармеец.

– Так вот, я в первый раз вижу товарища Зюкина, зато три года воевал вместе с товарищем Большаковым. Нужно разобраться, – сказал Воскобойников.

Если честно, Большакова он недолюбливал – и как бывшего царского офицера, и за избыточную аккуратность и подтянутость (рядом с ним Воскобойников, как ни чистился, как ни затягивался, всё равно чувствовал себя словно в одежде с чужого плеча), и за «старорежимную» манеру разговаривать... Но Большаков умел воевать и был человеком честным.

– Приведите арестованного, – буркнул Леплевский. – И ты пока выйди давай.

Последнее было сказано Зюкину. Когда они остались одни, начальник губотдела укоризненно заметил:

– Вы молодой еще человек, товарищ Воскобойников. В царской армии не служили, а я в третьем Кавказском пограничном полку три года... помню прекрасно, какие они сволочи, офицерье, что же нам с ними цацкаться? Понятное дело, этот ваш Большаков будет сейчас всё отрицать.

– Получается, его слово против слова Зюкина, – развел руками Воскобойников. – К тому же я, как комиссар, просто обязан...

– Вы, как комиссар, обязаны выполнять задания партии, товарищ Воскобойников! – повысил голос Леплевский. – А не защищать бывших офицеров, которые только и ждут, чтобы вонзить вам в спину нож!

– Я за свою спину спокоен, товарищ Леплевский, – сказал Воскобойников. – А партия... Партия мне не давала задания расстреливать всех налево и направо без суда и следствия. Сейчас не девятнадцатый год, товарищ Леплевский, настрелялись уже, хватит.

Некоторое время они молчали, пока не привели Большакова. Комроты держался уверенно, кивком поздоровался с Воскобойниковым, на Леплевского демонстративно не обратил внимания. Нахамкес, снова стукнувшись кобурой, уселся на стул, хмыкнул. Тихонько вернулся в свой угол Зюкин.

– Гражданин Большаков, что можете сказать по поводу свидетельства товарища Зюкина? – спросил Леплевский.

– Какого свидетельства?

– Товарищ Зюкин утверждает, что в феврале семнадцатого года вы, будучи штабс-капитаном царской армии, приговорили товарища Зюкина и еще двоих солдат к расстрелу. Помните такое?

– Разумеется, помню, – сказал Большаков. – Эти подонки изнасиловали девочку, дочку мельника. Жалко, сбежали.

– То есть...

– То есть, – перебил Леплевского Воскобойников, – товарищ Большаков поступил согласно законам военного времени, и поступил абсолютно правильно. Эй, Зюкин! Правду говорит Большаков?

– Врет, товарищ комиссар! Всё врет! – забормотал Зюкин, тиская в руках снятую фуражку. – Контра он, и всё тут!

– У меня нет оснований не доверять товарищу Большакову, которого я знаю лично уже достаточно давно, – твердо сказал Воскобойников. – Прошу его освободить, в противном случае я буду жаловаться товарищу Дзержинскому.

– Давайте не будем устраивать митинг, – поморщился Леплевский, словно и не он несколько минут назад кричал о заданиях партии и ножах в спину. – Товарищ Нахамкес, что можете сказать про вот этого Зюкина?

– Ничего не могу сказать, – растерялся Нахамкес. – Член партии, красноармеец...

– С какого года в партии большевиков?

– С этого самого, – сказал Зюкин. Выглядел он испуганным, видать, и сам был не рад, что затеял эту свистопляску.

– А товарищ Большаков, между прочим, с девятнадцатого, – тихо сказал Воскобойников. – Не в самое спокойное время вступил, на фронте. Знал, что будет, если он, бывший офицер, к белым в плен попадет. И всё равно вступил. А вы, товарищ Зюкин, чего ждали? Победы мировой революции? Так рановато еще...

Красноармеец сжался в своем углу, из приоткрытого рта по щеке стекала струйка слюны.

– Мы имеем слово проверенного в боях партийца, пусть и «из бывших», против слова какого-то шибздика, – продолжал Воскобойников. – Несерьезно, товарищи. Спектакль какой-то получается.

– Всё понятно, – сказал Леплевский, грозно нахмурившись. – Всё понятно, Нахамкес! Арестовать этого... Зюкина, а вы, товарищ Большаков, простите. Официально приношу вам извинения, как начальник губотдела. Освободить!

Зюкина, что-то суматошно бормотавшего, потащили прочь, а Большаков только попросил:

– Оружие верните.

– Нахамкес! Оружие товарищу вернуть, а с тобой я разберусь потом, – пообещал Леплевский. – И вы, товарищ Воскобойников, извините уж, что пришлось вот так вот...