Битая карта - Иэн Рэнкин

— Значит, они отменили игру?

О да, отменили. И… да, он припомнил, что в тот день даже мистер Джек не появился. Ни в тот день, ни в какой-либо другой с тех пор.

Затишье кончилось. Стали подходить члены клуба: одни — чтобы выпить наскоро перед игрой, другие — чтобы выпить наскоро перед отъездом. Они подходили к небольшой группке, пожимали руки, обменивались анекдотами, и сама группка стала распадаться, пока Гектор и Ребус не остались вдвоем. Дантист тронул Ребуса за руку.

— Один пустяк, инспектор, — сказал он.

— Да.

— Надеюсь, вы простите мне мою неделикатность…

— Да?

— Вам нужно всерьез заняться зубами.

— Мне уже об этом говорили, сэр, — ответил Ребус. — Уже говорили. Кстати, я надеюсь, вы простите мне мою неделикатность?..

— Да, инспектор.

Ребус подался поближе к Гектору и прошептал ему в ухо:

— Я приложу все силы к тому, чтобы привлечь вас за противодействие следствию. — Он поставил пустой стакан на стойку.

— Всего доброго, — сказал бармен Билл. Он взял стакан и прополоскал его в моечной машине, потом поставил на пластиковый поднос для просушки. Когда он поднял взгляд, Гектор неподвижно стоял на прежнем месте, сжимая в руке рюмку с хересом.

* * *

— В пятницу вы заявили, — сказал Ребус, — что сделали аварийный сброс, избавляясь от ненужного.

— Да.

— А потом, насколько я понимаю, вам очень понадобилось алиби из гольф-клуба?

— Что?

— Ваша еженедельная игра с вашим приятелем Рональдом Стилом.

— И что такое с моим приятелем?

— Забавно, не так ли? Я рассказываю, а вы задаете вопросы. Должно быть наоборот.

— Неужели?

У Грегора Джека был вид раненного на войне, который все еще видит и слышит сражение, хотя его уже далеко оттащили от линии фронта. Журналисты по-прежнему дежурили у ворот, а Иэн Эркарт и Хелен Грейг все еще были в доме. Из какого-то кабинета вдалеке доносился звук принтера, занятого своим обычным делом. Эркарт удобно устроился там вместе с Хелен. Еще один день, еще один пресс-релиз.

— Мне нужен адвокат? — спросил Джек, посмотрев на Ребуса темными и невыспавшимися глазами.

— Это вам решать, сэр. Я пока просто хочу знать, почему вы солгали нам об этой игре в гольф.

Джек сглотнул слюну. На кофейном столике стояла пустая бутылка виски и три пустых кружки из-под кофе.

— Дружба, инспектор, — сказал он. — Обязательства дружбы…

— Предлог? Вам теперь нужно что-то более основательное, чем предлог, сэр. А мне сейчас нужны некоторые факты. — Произнеся слово «факты», он подумал о Гекторе. — Факты, — повторил он.

Но Джек продолжал бормотать что-то о дружбе. Ребус неуклюже поднялся из своего неудобного мармеладного кресла и встал, возвышаясь над членом парламента. Членом парламента? Нет, он не видел перед собой члена парламента. Он не видел перед собой прежнего Грегора Джека. Куда девалась уверенность, куда пропала харизма? Где остались это электорально выигрышное лицо и ясный, честный голос? Он стал похож на одну из приправ, что готовят в телевизионных кулинарных программах, — всё выпаривался, и выпаривался, и выпаривался…

Ребус протянул руку и встряхнул его за плечи. Довольно сильно встряхнул. Джек удивленно поднял глаза. Голос у Ребуса был холоден и резок, как дождь:

— Где вы были в ту среду?

— Я был… я… не был… нигде я не был. В самом деле нигде. Везде.

— Везде, кроме того места, где должны были быть.

— Я поехал прокатиться.

— Куда?

— По берегу. Думаю, я доехал до Аймута… Это рыбацкая деревенька. Да, около Аймута. Шел дождь. Я вышел и прогулялся по берегу. Долго гулял. Поехал назад. Да, везде и нигде. — Он запел: — «Ты, детка, везде и нигде».[45]

Ребус снова встряхнул его, и он замолчал.

— Кто-нибудь вас видел? Вы с кем-нибудь говорили?

— Я зашел в паб… в два паба. Один в Аймуте, другой где-то еще.

— Почему? Где был… Сьюи? Где он был?

— Сьюи. — Джек улыбнулся, услышав это прозвище. — Старый добрый Сьюи. Мы друзья, инспектор, поймите. Где он был? Где и всегда — у женщины. Я его прикрытие. Если кто спросит: мы играем в гольф. Иногда действительно играем. Но в остальное время я его прикрытие. Я, в общем-то, не возражаю. Все это очень мило на самом деле — побыть наедине со своими мыслями. Я остаюсь наедине с самим собой, гуляю… думаю.

— Кто эта женщина?

— Что? Не знаю. Я даже не уверен, что это женщина…

— И никто вам не приходит в голову?

— А кто?.. — Джек моргнул. — Вы имеете в виду Лиз? Мою Лиз? Нет, инспектор, нет. — На его лице мелькнула улыбка. — Нет.

— Хорошо. А как насчет миссис Киннаул?

— Гаук? — Теперь он рассмеялся. — Гаук и Сьюи? Может, когда им было по пятнадцать, но не теперь, инспектор. Вы видели Рэба Киннаула? Он ведь как гора. Сьюи и не осмелился бы.

— Ну, может быть, Сьюи соблаговолит и расскажет сам.

— Надеюсь, вы извинитесь за меня? Скажите, что я был вынужден говорить с вами откровенно.

— Был бы вам признателен, — холодно проговорил Ребус, — если бы вы вспомнили тот день. Попытайтесь припомнить, где вы останавливались, названия пабов, любого, кто мог запомнить ваше лицо. Запишите все это.

— То есть дать письменные показания.

— Чтобы освежить свою память. Когда что-то записываешь, лучше вспоминается.

— Что верно, то верно.

— А я тем временем обдумаю, как предъявить вам обвинение в препятствовании следствию.

— Что?

Дверь открылась, и вошел Эркарт. Закрыв за собой дверь, он сказал:

— Все готово.

— Хорошо, — небрежно сказал Джек.

У Эркарта тоже был такой вид, будто он нарочно не спешит выйти из комнаты. Даже когда он говорил со своим нанимателем, взгляд его был устремлен на Ребуса.

— Я попросил Хелен распечатать сотню экземпляров.

— Так много? Ну, как считаете нужным, Иэн.

Теперь Эркарт перевел взгляд на Грегора Джека. Он тоже хочет встряхнуть его, подумал Джек. Но не станет.

— Грегор, вы должны быть сильным. Вы должны выглядеть сильным.

— Вы правы, Иэн. Да, нужно выглядеть сильным.

Как отсыревшая папиросная бумага, подумал Ребус. Как зараженное точильщиком дерево. Как старческие кости.