Он придет - Джонатан Келлерман

– Но как он может сидеть здесь и колоться прямо у нее на глазах, даже не пытаясь это скрыть?

– Она часто из-за этого плакала. Через какое-то время вам приходится смириться с фактом, что все идет не так, как вам хотелось бы. У нее в этом изрядный опыт, поверьте мне. Если вы спросите про него, то она наверняка скажет, что он просто болен. Как будто просто подхватил насморк или корь, и вопрос всего лишь в правильном лечении. Вы когда-нибудь слышали о курандерос?

– О народных целителях? Да. Множество пациентов-латиноамериканцев в нашей больнице прибегали к их услугам наряду с традиционной медициной.

– Знаете, как они действуют? Заботой. В нашей культуре холодная отстраненность профессионала рассматривается просто как отсутствие заботы, поэтому такой человек может с равным успехом как вылечить, так и занести mal ojo – дурной глаз. Сглазить. В распоряжении же курандеро, конечно, нет такой медицинской подготовки или технологий – может, разве что несколько порошков из змей и кореньев. Но он проявляет заботу. Он живет той же жизнью, что и все остальные, он всегда у всех на виду, он добрый, он свой – и любой всегда найдет у него понимание. В некотором роде он больше народный психолог, чем народный врач. Вот потому-то я и предложила вам угоститься – чтобы установить личный контакт. Я сказала, что вы заботливый человек. Иначе она ничего не сказала бы. Вела бы себя вежливо, как полагается хорошо воспитанной даме – Круз у нас старой закалки, – но все равно оттолкнула бы вас.

Она пригубила кофе.

– Вот потому-то полиция ничего и не узнала, когда пришла сюда, вот почему им вообще редко удается узнать что-нибудь в Эхо-Парке, или Западном Лос-Анджелесе, или в Сан-Фернандо. Они слишком уж профессионалы. Не важно, какие у них там хорошие намерения, – мы рассматриваем их просто как бездушных англо-роботов. Вас ведь действительно заботит эта ситуация, Алекс?

– Заботит.

Ракель тронула меня за коленку.

– Круз несколько лет назад водила Рафаэля к курандеро, когда он только начал отстраняться. Тот человек заглянул ему в глаза и сказал, что там пусто. Он сказал ей, что это болезнь души, а не тела. Что мальчика следует отдать церкви – в священники или в монахи, чтобы он нашел там полезную роль для себя.

– Не такой уж плохой совет.

Она опять поднесла чашку к губам.

– Да уж… Некоторые из них – очень мудрые люди. Дошли до всего своим умом. Может, Рафаэль и не стал бы наркоманом, если б она прислушалась. Кто знает… Но она не могла от него отказаться. Меня не удивляет, если она винит себя в том, чем он стал. Да и во всем остальном тоже.

Кухонная дверь открылась. Миссис Гутиэрес вышла к нам с повязанной вокруг руки черной лентой и новым лицом – чем-то большим, чем просто свежий макияж. Суровым лицом человека, приготовившегося противостоять неприятной процедуре полицейского допроса. Уселась рядом с Ракель и что-то шепнула ей по-испански.

– Она говорит, что вы можете задавать вопросы, если хотите.

Я кивнул – как сам надеялся, с видимой признательностью.

– Пожалуйста, скажите сеньоре, что я выражаю свою печаль в связи с ее трагической потерей, а также глубоко благодарен ей за то, что в таком горе она нашла время поговорить со мной.

Пожилая женщина выслушала перевод и показала, что принимает мои слова, кивнув.

– Спросите ее, Ракель, не рассказывала ли Илена когда-нибудь о своей работе. Особенно в течение последнего года.

Когда Ракель заговорила, по лицу пожилой женщины расплылась ностальгическая улыбка.

– Она говорит – только жаловалась, что учителям мало платят. Учебных часов много, а дети доставляют все больше хлопот.

– Какие-то дети в особенности?

Совещание шепотом.

– Нет, в особенности никто. Сеньора напоминает вам, что Илена была не простой учительницей, она помогала детям с проблемами обучаемости. Со всеми трудно приходилось.

Интересно, подумал я, имелась ли какая-то связь между детством, проведенным с братом вроде Рафаэля, и выбором специальности погибшей девушки.

– А она рассказывала что-нибудь про ребенка, который погиб? Про мальчика по фамилии Немет?

Выслушивая вопрос, миссис Гутиэрес печально кивала, потом заговорила:

– Она упоминала про это раз или два. Говорила, что глубоко опечалена этим. Что это настоящая трагедия, – перевела Ракель.

– И больше ничего?

– Невежливо так напирать, Алекс.

– Ладно. Попробуйте тогда другое. Не создалось ли у нее впечатление, что в последнее время у Илены стало больше денег, чем обычно? Она покупала дорогие подарки кому-то в семье?

– Нет. Она говорит, что Илена постоянно жаловалась на нехватку денег. Она была девушкой, которой нравились хорошие вещи. Красивые вещи. Минутку…

Она выслушала пожилую женщину, согласно кивая.

– Это не всегда было им по карману, поскольку семья никогда не была богатой. Даже когда ее муж был еще жив. Но Илена очень много работала. Она сама покупала себе вещи. Иногда в кредит, но никогда не пропускала выплат. У нее ни разу ничего не отобрали за просрочку. Она была девушкой, которой мать может гордиться.

Я приготовился к очередным слезам, но таковых не последовало. Горюющая мать смотрела на меня с выражением холодного мрачного вызова на лице. Словно хотела сказать: «Попробуй только замарать память моей малышки!»

Я отвернулся.

– Как вы думаете, уместно будет сейчас спросить про Хэндлера?

Прежде чем Ракель успела ответить, миссис Гутиэрес сплюнула. Принялась яростно жестикулировать обеими руками, возвысила голос и, судя по всему, разразилась целой чередой ругательств. Закончила она эту тираду, опять сплюнув.

– Нужно переводить? – спросила Ракель.

– Не утруждайтесь.

Я порылся в голове в поисках новых линий беседы. Обычно мой подход заключается в том, чтобы завести легкий, ничего не значащий разговор, обычную болтовню, а потом незаметно переключиться на прямые вопросы. Я был очень недоволен тем, как грубо и примитивно пришлось действовать в этот раз, но работать с переводчиком – это все равно что проводить хирургическую операцию в садовых рукавицах.

– Спросите ее, не может ли она еще что-нибудь сообщить, что поможет отыскать человека, который… в общем, сами сформулируйте.

Старая женщина выслушала вопрос и горячо ответила.

– Она говорит, что больше ничего. Что мир стал безумным местом, полным демонов. Что лишь демон мог сделать такое с Иленой.

– Muchas gracias, señora[72]. Спросите ее, нельзя ли мне взглянуть на личные вещи Илены.

Ракель спросила ее, и мать глубоко задумалась. Осмотрела меня с головы до пят, вздохнула, поднялась и произнесла: