Большие девочки не плачут - Франческа Клементис

Двое отчаявшихся людей смотрели друг на друга. Каждому хотелось покоя. Никому из них не нужны были кризисы и стрессы. Ни у кого не оставалось сил на долгие моральные и философские разговоры. У каждого были свои проблемы. И решение им хотелось найти простое.

От дополнительного груза, который Дэвид взвалил на ее совесть, у Марины опустились плечи.

— Не такая уж это будет и большая ложь. То, что я толстею так быстро, это ведь не хорошо для здоровья, правда? И для сердца плохо. А ем я не больше, чем раньше. Значит, я больна. Что-то не так работает в моем теле, поэтому я больна, так ведь?

— Ну конечно! — согласился Дэвид, даже и не пытаясь следить за ее хромающей логикой. Она разделяет его мысли, а почему, ему все равно. — Так я напишу здесь, что у тебя были, скажем так, головные боли, не очень, запомни, сильные, жалобы на бессонницу, работу желудка. И что ты была совершенно здорова, когда принимала лекарство. Устраивает?

Это ее устраивало, если не считать того, что головные боли, бессонница и жалобы на работу желудка были побочными эффектами, от которых она страдала, пока принимала лекарство. Она нарочно утаивала от Дэвида эти побочные эффекты, лишь бы ее не сняли с эксперимента.

Мало того. Прекратив принимать таблетки, она стала чувствовать себя гораздо лучше, чем в предыдущие месяцы, но не собиралась говорить Дэвиду об этом.

— Хорошо, — слабо согласилась она.

Дэвид облегченно вздохнул, когда она ушла. Трудную ситуацию удалось разрядить, а Марина между тем снова становилась пухленькой. Чем скорее ему разонравится эта женщина, тем счастливее он будет.

День выдался длинным. Женщины засыпали его горестными историями, лгали насчет того, как они питаются, утверждали, будто предменструальные отеки дали прибавку в весе не меньше семи фунтов. Просматривая свои записи, он обратил внимание на то, что у некоторых из этих женщин критические дни составляли, похоже, три четверти жизни.

К шести часам у него разболелась голова. Ему удалось внушить некоторым женщинам мысль о том, как избавиться от головной боли, и теперь ему нужно было составить план, как снова посадить их на таблетки, пока он думает, что предпринять дальше.

Все это было ужасно. Распечатка фамилий участниц и лекарств, которые они принимали, сама по себе оказалась почти бесполезной. Он обнаружил, что самые значительные снижения веса оказались у женщин, которые принимали «пустышку», а у тех, кто сидел на оксиметабулине, вес то снижался, то увеличивался. Он размышлял над тем, не стоит ли незаметно внушить некоторым женщинам мысль о том, чтобы они выдавали данные поближе к ожидаемым, но оставил это, подумав, что не может показать, что ему известно, какое лекарство они принимают.

Решение созрело только тогда, когда он вспомнил, как ему повезло, что эти сведения у него в руках. Результаты программы в компьютере были защищены только одним способом — паролем. Если его взломать, то это будет другой документ. И как всякий документ, он может быть отредактирован. Изменен.

Почему я не подумал об этом раньше? Просто возьму и изменю данные, которые отличаются от ожидаемых. Ничего аморального в этом нет. Всем известно, что лекарство действует. Так почему же все должно рухнуть только из-за кучки ненормальных женщин, которые не могут контролировать то, что кладут себе в рот?

Вот что я сделаю. Внесу-ка я изменения в протокол.

— Не верю, что я здесь! — произнесла Сюзи в пятый раз за последний час.

Был конец октября, а зима до Греции еще не добралась.

— Ты это уже говорила, — неловко прокомментировал Энди.

Марина окинула его испепеляющим взглядом. Она изобразила улыбку, которую последний раз видела в «Энни», когда та, стоя на краю пирса в Истбурне, пела «Завтра выглянет солнце…». Искренности в улыбке было мало, зато много хороших зубов.

— Я рада, что ты приехала. Мы оба рады, правда, Энди?

— Я уже говорил, что рад. Сколько мне еще радоваться?

Была еще только пятница, и у них впереди целый уикенд. Идея казалась такой замечательной. По крайней мере, Сюзи. Энди хотел провести какое-то время вместе с Мариной. Им было о чем поговорить. Некоторых тем Марина избегала неделями.

— Я никогда не была в Греции, — весело проговорила Сюзи.

— Ты это уже говорила, — еще раз заметил Энди.

Они около часа сидели в таверне, и Сюзи была уже очень пьяна — не веселый, оживленный человек навеселе, а зануда, которая повторяет одно и то же. Да и разговаривала она все громче. К счастью, она была глуха к колкостям, которые отпускал Энди с того времени, как они вылетели из Хитроу. За солнечными очками Сюзи стало появляться мечтательное, слезливое выражение.

Только не это, подумал Энди. Сейчас опять примется рассказывать нам о Кене и детях.

— Интересно, чем сейчас занимаются Кен и дети.

Ни Марине, ни Энди это было неинтересно. Им было интересно в первый раз, когда Сюзи произнесла эту фразу. На этот раз они попросту принялись смотреть в сторону Эгейского моря, при этом каждый думал о своем.

Сюзи, по обыкновению, заводилась, когда речь заходила о детях.

— Забыл ведь дать Элис витамин С, а Фредерику — ушные капли. О Господи, а цветы! Я ведь собиралась подкормить их в конце этой недели! Да они пожелтеют, когда я вернусь! Что делать? А обед? Клянусь, он их толком не накормит. Наверное, сидят сейчас оба в Макдональдсе. Уж я-то знаю, каков Кен, когда меня нет дома. Даже не подумает об уровне холестерина у детей.

— Послушай, Сюзи, но им же только по семь лет.

— Да, но это мои дети! Им достался от меня ленивый обмен веществ. И никогда не рано заводить хорошие привычки. Я прослушала курс по детскому питанию. Там говорилось, что нездоровый уровень холестерина может обнаруживаться у детей с пяти лет. И потом, я слушала на днях лекцию, не помню уже о чем, так врач говорил, что надо тщательно заботиться о том, чтобы у ваших детей не развивался невроз. Да это же минное поле. Просто я хочу, чтобы все было правильно. Мне бы не хотелось, чтобы они стали такой же, как я.

При мысли о том, что в новом тысячелетии в мире взрослых появятся еще две Сюзи, Энди содрогнулся. Ее присутствие утомило его. Она беспрестанно пересказывала то, что было на минувшей неделе, и прокручивала то, что может случиться на следующей. Он представил себе, какое радостное облегчение царит в ее семье без нее. Ничего не надо делать, осмысливать, осуществлять, совершать, можно просто… быть.

Марина взорвалась.

— Сюзи, если ты не возьмешь себя в руки, я сегодня же вечером посажу тебя на обратный самолет. Я пытаюсь тебе сочувствовать, но, право же, то, о чем ты говоришь, вовсе не трагедия.

— Это для тебя не трагедия! — захлебываясь, проговорила Сюзи. — Разве ты можешь понять? У тебя ведь нет детей.

Марина почувствовала себя уязвленной, хотя и понимала, почему Сюзи набросилась на нее. Она и сама была такой же много лет. Сюзи толстела, и это выводило ее из себя. Она обращала свой гнев на кого угодно, но только не на себя. У нее появилось право быть раздраженной. Ее оскорбили, и оскорбили очень сильно.