Победа Сердца - Алекс Кайнес

– Прошу, свет!

 – О, нет, нет, нет, – сжался, насколько это вообще было возможно, путешественник, чьей ожидаемой реакцией на изменения в окружающей среде было чувство сковывающего дискомфорта.

– …И парализующего страха, – закончил вслух мягкий голос, что доносился со всех сторон одновременно, а, возможно, возникал из самых глубин существа путника, что получил сильнейший удар в солнечное сплетение. Он, однако, заставил пострадавшего отнюдь не согнуться, а напротив, полностью распрямиться и попытаться сделать вдох, один единственный, необходимый, жизненно-важный вдох, о котором он забыл, и как неизбежное следствие – лишил себя того единственного жизненно необходимого пространства, эфира, который должен был попасть в легкие, что как будто бы застыли и перестали функционировать.

Путешественник, который из веселого затейника, что неизменно перепрыгивал с места на место в поисках всё новых и новых впечатлений, мгновенно превратился в пристального наблюдателя, тут же свалился в роль этого самого свидетеля конечного опыта, который отчаянно боролся за свою жизнь в безуспешных попытках начать дышать. По ощущениям, этот несчастный уже несколько тысяч лет безуспешно пытался раскупорить свои свернувшиеся в трубочку легкие, которые ни за что не хотели пропустить в себя ни единого кубического миллиметра спасительной субстанции. Оттого казалось, что сущность наблюдателя, что целиком и полностью зависела от баланса вдоха и выдоха, начала нагреваться из-за недееспособности сделать очередной вдох. Из-за этого промедления она готова была либо расплавиться, либо взорваться, подобно нагретому сосуду, чьи стенки уже начали трещать по швам. Потери этого самого вместилища наблюдатель и боялся больше всего, ведь, несмотря на все свои злоключения в поисках содержимого – то есть той самой неопределенной «души», он был не вполне уверен, что там есть хоть что-либо. Путник боялся смерти сейчас больше всего на свете, и этот страх стал всем обозримым миром, который медленно сжимался в точку, где находился сам путешественник, что грозилась опустить его сознание в черную бездну, которая представлялась еще более бездонной, чем самый глубокий сон, с одной лишь небольшой поправкой, что выхода оттуда не было, и прежде, чем нырнуть в эту чернь, что вцепилась в него своими мокрыми холодными когтями, которые сдавили всё его тело, Грегори в последний раз вспомнил о той, ради кого он собственно и начал свое бесконечное приключение.

 – И закончится оно… – провозгласил голос, сотрясший весь шатер, где происходило представление, – в вашем воображении!

И под звуки фанфар пространство вокруг заискрило тысячью огней фейерверков, что осветили фигуру артиста, который, взмахнув рукой в белоснежной перчатке вверх, проскандировал: «А теперь, дамы и господа¸ прошу свет!»

Вслед за этим восклицанием, этой командой, мир вокруг стал постепенно меняться – джунгли, которые буквально возникли из ничего всего несколько десятков минут назад, стали растворяться, как хитроумные приспособления, как голографическая декорация для тех чудес, что демонстрировали фокусник и его команда, оставляя место лишь действующим лицам представления, которые уже кланялись публике, среди которой был один единственный зритель, который, сам того не зная, посетив это знаменательнейшее событие, еще не до конца осознавал, какое воздействие оно окажет в будущем на его жизнь. Остальные его соседи по местам в зале, конечно, тоже находились под разной степенью впечатления, но ощущал ли хоть один из этих мужчин или женщин тот восторг, то сокровенное чувство узнавания и причастности к, казалось бы, полностью инородному организму – постореннему действу, которое, казалось, разворачивалось не снаружи, но распускалось внутри благодарного зрителя прекраснейшим цветком? Это был уже совершенно другой вопрос, даже не требующий ответа.

– ТЫ СТАНЕШЬ ВЕЛИКИМ!

Слушая слова артиста, который в кульминационный момент своего представления обращался к одному из своих партнеров, с кем вместе они отыгрывали древний мифологический сюжет, который сопровождался всевозможными необыкновенными фокусами, юный зритель напрочь забыл о сюжете, действие которого он прилежно прочитал перед самым началом сеанса в небольшой брошюрке, что он получил, и в которой говорилось о некоем Арчибальде, чье восхождение на небеса происходило через несколько испытаний, которые… Которые, как оказалось, были более не важны для того, чей взгляд был устремлен не на того, единственного актера, что разыгрывал на сцене роль Арчибальда, который, в свою очередь, благодаря чудесному стечению сюжетных обстоятельств, смог преодолеть все преграды, чтобы встретиться со своей сущностью, которую и олицетворял тот самый секрет, но обращал свой взор вовнутрь, в то самое небо, что манифестировал собой одетый в перелечивающиеся одежды актер, выкрикивающий свою реплику, и, не то со смехом, не то со всей серьезностью обращаясь к мальчишке по имени Грегори, который, бесконечно скучая в начале сеанса, к середине смог заинтересоваться, а к концу уже полностью отдаться действию, которое, казалось, перевернуло всё в его личном мировосприятии. Оно посадило зерно в его душе или, вполне возможно, послужило тем самым светом, что помог ростку сознания проклюнуться в содержавшемся уже изначально в сущности зрителя плоде, который созрел и вот-вот готов был раскрыться, чтобы подарить миру свой сладчайший нектар.

Повинуясь словам рассказчика историй, как будто по самому настоящему приказу, внутренняя составляющая этого зерна, этого плода, его сердцевина, сама суть стала произрастать, не обращая внимания на уже спешивших уйти по своим делам после окончания представления людей, наградив труппу относительно жиденькими аплодисментами, что практически тут же начали таять вместе с героями сегодняшнего вечера – ожившими персонажами древнего мифа, которые скрылись за красным занавесом. Мозг Грегори тут же недвусмысленно отреагировал на данное событие, а потому, он, резко соскочив со своего места, стал активно проталкиваться через толпу лениво бредущих людей. Возбужденный зритель выпрыгнул наружу и, обогнув за пару минут тент передвижного цирка, достиг заднего входа, в который смог проникнуть, открыв для себя загадочный мир той самой изнанки, где и происходило создание всего волшебства на сцене.

Пробираясь сквозь развешенные тут и там массивные ковры и с благоговением наблюдая за полотнами декораций, юный Грегори, зачарованный этим многообразием миров, собранных под одной крышей, не заметил приближения к обитателю этого поистине чудесного места, родного дома для десятков, а то и сотен измерений, который сначала не на шутку напугал чуть не столкнувшегося с ним лоб в лоб пришельца.

Грегори, затаив дыхание, смотрел на маленького человечка, что свисал с потолка на десятках нитей, что были присоединены к разным частям его тела, и с непреодолимой силой потянулся рукой к нему, что, кажется, не слишком входило в планы хозяина этой территории, который, в свою очередь, резко приподнял свою опущенную в пол голову проговорив при этом своим зубастым ртом: «И долго мы тут с тобой играть будем?»

Юноша отпрянул, пораженный живости этой маленькой куклы, не осознавая, что каждому, поднявшемуся на его теле волоску, он был обязан вовсе не самому факту разговаривающей куклы, а, конкретно, тому вопросу, который, как оказалось, полностью поставил с ног на голову его рассудок.