Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

понимал, что управляющий примет его не слишком ласково, однако все его попытки нанять свободных поденщиков провалились: многие отказывались, почитая за унижение работать под началом юнца, которому тогда всего-то сравнялось семнадцать лет, а те, кто соглашался, считали себя в полном праве наставлять и поучать своего нанимателя – такое случилось два раза подряд, поденщики задирали нос и сильно лодырничали. Уго заранее предполагал, что Ромеу даст ему в помощь рабов, и так все и вышло.

– Когда вы закончите на твоем винограднике, ты вернешь мне долг работой на земле Рокафорта, – предложил Ромеу.

– Как же я смогу отработать сразу за несколько человек?

– Нет, мне не это от тебя нужно. Уго, у меня с каждым днем появляется все больше хлопот. Рокафорт только тем и занят, что дает мне поручения, ничего общего не имеющие с земледелием, а за рабами присматривает Жоан. Да ты его знаешь, он человек надежный. Проблема в том, что рабы ничего не умеют. Я хочу, чтобы ты их научил. Согласен?

Уго согласился. Другого выхода у него не было.

– Мне не нравится эта затея с рабами, – не удержался юноша, сидя на кухне вместе с Марией, которая его угощала сыром и вином.

Уго решил сначала выполнить свою часть договора: тогда на его виноградник придут работники, хотя бы немного обученные.

– Совсем не обязательно, что все будет так, как с той русской девушкой, – ответила Мария, вспомнив о том, как девушку изнасиловали в этом самом доме. – Здесь, в Каталонии, с рабами обращаются вполне сносно. Как правило, их освобождают или они сами обеспечивают себе выкуп.

– Как это?

– Хозяин готов предоставить рабу свободу за определенную плату. Каждый месяц они вносят небольшую сумму, и есть еще ряд условий, обязательных для выполнения: раб должен представить человека, который возьмет на себя ответственность в случае побега; должен собственным трудом добывать себе пропитание; должен еженедельно являться к своему хозяину; не имеет права покидать Барселону и чаще всего рабам не дозволяется жениться – чтобы не было лишних расходов. Понятно?

Уго кивнул.

– Кроме тех русских девушек, я общался только с одним рабом – пленным генуэзцем, за которым я носил ядро, чтобы тот мог работать. Это хороший человек, он, наверное, никому не причинил зла. Никто не должен платить за свою свободу! – не сдавался Уго.

– Может быть, может быть, но все обстоит именно так, и ты тут ничего не изменишь. И все-таки я думаю, ты сумеешь помочь этим горемыкам.

– Что вы имеете в виду?

– Ты знающий земледелец. Разбираешься в лозах и в вине и их тоже научишь. Чтобы вносить выкуп, им всегда нужно ремесло: будут зарабатывать – будут платить хозяину. Чем больше всяких навыков они получат, тем легче им будет добиться свободы.

– А что от этой свободы получает хозяин? – выспрашивал Уго. – Не пытайтесь меня убедить, что ваш господин освобождает рабов себе в убыток!

Мария рассмеялась.

– Выкуп всегда гораздо больше, чем стоил раб при покупке, – признала она.

– Значит, они вынуждены покупать сами себя и платить больше, чем они на самом деле стоят?

– Да, это так. И с этим ты тоже ничего не поделаешь. Ромеу пользуется тобой, твоей готовностью помогать и твоей потребностью в рабочих руках. Ты думаешь, он не знал, что ты ищешь поденщиков?

Уго засопел.

– Но ведь и ты можешь кое-что получить за его счет, – шепнула женщина.

– Не понимаю. Это как?

Юноша понял, когда Мария задрала рубаху и обнажила ядреные груди с коричневыми ореолами; соски были толщиной почти с мизинец. Сколько времени Уго не был с женщиной? Дольса. Он познал только ее. «Нет», – вырвалось у юноши. Ему казалось, он предает Дольсу уже одной только эрекцией, нахлынувшей от взгляда на роскошные груди, но Мария не дала ему времени на раздумье: женщина шагнула вперед и уселась на паренька верхом, и вот, прямо на кухне, торопливо освобождаясь от лишней одежды, приглушая стоны и вздохи, поначалу приглядывая за дверью, а после отдавшись на волю судьбы, они совокупились. Одна лишь мысль о появлении во дворе Ромеу или, хуже того, одноглазого слуги подстегивала Уго. Неожиданно для него опасность превращалась в страсть, в составляющую любовной игры, а взгляды на открытую дверь в ритме колыханий Марии, под ее оханье и сбивчивое сопение – все это приносило неведомое доселе наслаждение.

Уго вернулся на хутор Рокафорта. Он согласился на помощь рабов, а сам, в свою очередь, помогал им, делясь своими умениями. Благоприятная погода и упорный труд приносили свои плоды. К этому Уго прибавил все наставления Маира, имевшие отношение к производству вина, но если в итоге ему удалось добиться, чтобы достославный Андрес Бенет купил и выкликал его выдержанный сорт на самых оживленных площадях, то это благодаря прилежанию и заботе, с которыми молодой винодел относился к каждому этапу своего труда.

Подходит время наслаждаться хорошо сделанной работой, подумал Уго. И сам себя угостил стаканом вина. Его аромат тотчас напомнил юноше о Дольсе. «Дольса…» Каждую ночь Уго заставлял себя ее оплакивать, чтобы возлюбленная не исчезла из его памяти. По временам образ девушки из еврейского квартала расплывался, на его месте возникала какая-нибудь красотка – одна улыбнулась ему в церкви Святой Марии, другая встретилась на улице, и Уго корил себя за то, что способен так быстро забыть Дольсу. И тогда он приступал к поискам: зажмуривал глаза и напрягал память, пока наконец не обретал точеные черты еврейской девушки. Уго без конца спрашивал себя, почему Дольса выбрала смерть. Говорили, что в тот день женщин погибло больше, чем мужчин: они умирали, но не отказывались от своих убеждений.

Четвертование Лысого Пса завершило череду казней, и король Хуан попытался возродить в Барселоне еврейскую общину, приносившую ему немалый доход: Хуан гарантировал евреям такие права, которыми они никогда прежде не обладали, пообещал освобождение от налогов сроком на три года, включая и повинность кормления львов и других животных из зверинца в Малом дворце – в прошлом эта обязанность лежала на евреях. Однако евреи, до сих пор проживавшие в городе, воспротивились королевскому решению, и Барселона была объявлена городом без еврейского квартала. В декабре 1392 года разрушили башню при входе на улицу Каль, прежние названия улиц заменили именами святых, а дома передали христианам. Еще через два года лишившиеся домов обращенные евреи Барселоны, пытаясь развеять сомнения и опасения по поводу их новой веры, взяли на себя строительство новой церкви в месте, прежде бывшем малым еврейским кварталом, – этот храм будет посвящен Пресвятой Троице.

А ведь неподалеку от малого еврейского