Империя желания - Рина Кент

— Кто ты, черт возьми?

— Я ее муж. Снова тронешь мою жену руками, и я их сломаю, — и вот так Нейт тянет меня за собой и проталкивает сквозь толпу.

За ним невозможно угнаться. Во-первых, я пьяна — настолько пьяна, что перед глазами двоится, и я не чувствую ног. Во-вторых, я думаю, Нейт только что сказал им, что он мой муж. Он нарушил собственное правило и сказал моим друзьям, что мы женаты.

Твою мать.

Кажется, что я пьянее, чем думала, потому что не могу разобраться во всем этом.

Когда я спотыкаюсь о собственные ноги, Нейт поднимает меня на руки. Я автоматически обнимаю его за шею и визжу, но не слышу этого из-за шума и хаоса.

Я снова в трансе из-за того, как легко он меня несет, насколько легко это действие, как будто он не поднимает человека на руках. Не просто человек. Мне. Его жена. Так он сказал, да?

Снова тронешь мою жену руками, и я сломаю их.

Я извиваюсь в его хватке, но не для того, чтобы он отпустил меня, а чтобы больше почувствовать его. Чтобы почувствовать силу его крепких рук, обнимающих меня за спину и под ногами. Погрузиться в твердость его груди у моего бока и вдыхать его запах, более опьяняющий, чем алкоголь.

Но он не обращает на меня никакого внимания.

Нейт никогда не смотрит на меня, не так, как я смотрю на него. Он не перестает видеть меня так, как я его вижу.

Пустота, которую я отодвинула на задний план, толкается и поднимает свою уродливую голову, и у меня нет сил, чтобы оттолкнуть ее.

У меня нет сил бороться с этим.

Ночной воздух ударяет по нам, и я дрожу, когда он идет к стоянке. Я даже не обращаю внимания на зрителей, которые наблюдают за нами.

Они не имеют значения.

Они никогда этого не делали. Люди не понимают. Люди судят.

Он этого не делает. Нейт никогда не осуждал меня, даже когда вел себя как засранец с множеством резких наклонностей. Он строг, но никогда не осуждает.

Он практичный, но никогда не ограниченный.

— Нейт… — шепчу я его имя в тишине ночи, и звучу так пьяно и эмоционально, потому что он все еще не смотрит на меня.

— Заткнись, Гвинет. Я не хочу сейчас слышать твой голос, — резкий гнев в его словах подобен удару по моему лицу, сильному, от которого рождаются слезы. Теперь они собрались в моих глазах, и у меня нет возможности стереть их, пока он не откроет дверцу машины и не бросит меня на пассажирское сиденье.

После того, как он застегнул мой ремень безопасности, он сдергивает свою куртку и набрасывает ее на меня. Она пахнет, как и он — пряностями, деревом и проклятием. Это то, кем он является и всегда будет.

Мое преступление и мое худшее проклятие.

Еще одно слово в моем списке.

К тому времени, как он оказывается рядом с водительским сидением, я плотно прижимаю куртку к моей груди.

Он выезжает со стоянки и молча едет по улице. Нет ни радио, ни слов, и чем больше времени проходит, тем крепче я сжимаю его куртку.

— Разве ты не собираешься что-то сказать? Что-либо? — я стараюсь произнести это членораздельно, но не получается.

— Я сказал замолчи, Гвинет.

— Я не хочу замолчать. Я хочу поговорить, хорошо? — вероятно, это мимолетная храбрость, или глупость, или что-то еще, но она есть, и я беру быка за рога. — Если ты не заметил, ты испортил мне вечер.

— Что, черт возьми, ты только что сказала? — он бросает на меня косой взгляд, и это так сильно прижимает меня к сиденью, что я икаю. А может, это из-за алкоголя.

— Мой вечер, Нейт. Мне было весело, пока ты не появился, — я симулирую безразличие и лгу сквозь зубы.

Нет, мне было не весело. Я была несчастна и пустилась во все тяжкие, и мне не понравилось быть такой даже в моем отравленном мозгу.

— Тебе было весело тереться об этих детей, а я все испортил, ты об этом говоришь?

— Мы… танцевали.

— Я видел, как твоя задница и живот терлись об их гребаные члены, Гвинет. Это не было гребаным танцем.

— Пожалуй…

— Тебе понравилось это? — его голос спокойный, но все тело напряжено, особенно рука на руле. Та сильная, жилистая рука, о которой я мечтала, когда его не было.

— Что мне понравилось?

— Тереться о них, скользить своим телом по их членам и сводить их двоих с ума от похоти, что они затащили тебе на танцпол. Тебе понравилось это?

— Может и понравилось. Может, я обычная шлюха, — отбрасываю его куртку в сторону, все еще под действием алкогольного адреналина.

Я снимаю ремень безопасности и сокращаю расстояние, разделяющее нас, прижимаясь грудью к его закрытой рубашкой руке.

— Какого хрена ты делаешь, Гвинет?

— Я показываю тебе, какая я шлюха, — я прижимаюсь губами к его горячей шее и провожу рукой от его груди до эрекции. Он оживает от моего прикосновения, и я сжимаю его, продолжая целовать ключицу.

— Вернись на свое место. Сейчас же, — он приказывает мне, но я зашла слишком далеко, чтобы слушать его. Его тело прижимается к моему, и я трусь грудью о его руку, пока соски не становятся чертовски набухшими и болезненными.

— Знаешь, мои соски раньше не были так сильно напряжены, — я беру его свободную руку и засовываю её под платье, пока он не дотрагивается пальцами до моих складок. — И не была такой мокрой тоже. Знаете ли ты, что это значит?

Он не смотрит на меня, все его внимание сосредоточено на дороге, но и не убирает руку с моей киски.

— Что?

Мои губы прижимаются к его уху, и я шепчу:

— Это означает, что я только твоя шлюха, Нейт.

Изменения в его лице едва заметны, но они заметны в его расширенных ноздрях и тиках в челюсти. Его пальцы сжимаются на моем клиторе, и я стону, чувствуя, как моя влажность пропитывает трусики и стекает по его руке, и моим бедрам. Это именно то, чего я хотела в течении гребанных пяти лет.

Хаос.

И это один из самых прекрасных хаосов, которые когда-либо создавались.

Тот, который сделал он. Тот, который он продолжает лелеять.

— Нет, ты не шлюха, — он убирает руку с моего клитора, и машина останавливается. Мы уже дома, но сейчас мне наплевать, потому что он перестал меня трогать.

— Что? Почему?

Его глаза встречаются с моими, и