Приговор подпишем сами - Альберт Байкалов

Ночью Иннокентий Васильевич положил ее с краю, у письменного прибора. Значит, звонили, и ее взял Леон.

– Закрутился, – виновато пробормотал Остряков.

– Англичанина навестили ночью, – заговорил Леон. – Девка сработала ровно, оставила двери открытыми. Всю аппаратуру тут же наши кулибины в оборот взяли. Я же их предупредил, что на ночь остаются.

– И что? – чувствуя по настроению Леона, что он доволен результатами работы, спросил Остряков.

Вместо ответа босс отставил стакан в сторону и выпрямил четыре пальца:

– Представляешь?

– Четыре миллиона долларов? – прошептал Остряков.

– М-да, – брови Леона выгнулись дугой. – Ты, я вижу, согласился бы и на такую сумму. Хорош у меня заместитель… Сорок! И не баксов, а евро…

– Только ведь Серый…

– За такие бабки я сам не то что на «Харлей», на велосипед сяду и в Крым поеду, – заверил Леон.

– Но мы не знаем, где он, – охрипшим от волнения голосом выдавил из себя Остряков.

– Я уже дал команду всю семью Рябого, включая двоюродных дядей и тетушек, вывезти на базу, – Леон самодовольно улыбнулся. – Не зря наши мальчики хлеб едят. Год собирали информацию по его родословной. Я этого щенка… – он смял лежавший под рукой лист. – К вечеру на коленях приползет.

– А если это не он? – осторожно спросил Остряков.

– Больше некому, – уверенно заявил Леон. – И чего ты маячишь перед глазами? Сядь!

Остряков осторожно опустился на диван, но тут же вскочил. Снова зазвонил его телефон.

– Ответь, – Леон небрежно подвинул трубку на край стола.

Иннокентий Васильевич трясущимися руками отвернул антенну и бросил взгляд на определитель. Звонил один из исполнителей ночного налета на квартиру англичанина.

– Он что, с ума сошел? – отчего-то вновь заволновавшись, пробормотал Остряков и приложил трубку к уху.

– Это я, – глухим голосом заговорил Сергей Ничипоренко, по кличке Полоз. – У нас накладка.

– Какая? – упавшим голосом спросил Остряков.

– Это чудо заморское со стулом свалилось после нашего ухода и виском о гантель…

– А девка? – глядя, как Леон медленно поднимается со своего места, выдавил из себя Остряков.

– Чего с ней будет, – вздохнул Полоз.

– Немедленно найти ее и убрать, – с трудом ворочая языком, приказал Остряков.

– Что? – Голос Леона раздался уже над самым ухом.

Иннокентий Васильевич вздрогнул и вместо ответа закрыл голову руками.

– Не молчи! – рявкнул Леон.

В следующий момент в голове Острякова словно что-то лопнуло.

В себя он пришел сидя на полу.

– Я что, пытать тебя должен?

– Полоз звонил, – Иннокентий Васильевич поднял голову. – Эдгарс мертв.

– Как это случилось?

– По неосторожности, – Остряков шмыгнул носом. – Упал уже после того, как его Полоз навестил, и разбил голову о гантель.

Неожиданно он почувствовал странное облегчение. Стало все безразлично. Иннокентий Васильевич вдруг понял, что это шанс отвертеться от опасной затеи.

– Скажи, чтобы подготовили машину, – упавшим голосом распорядился Леон. – Надо возвращаться в Москву и разбираться во всем самим.

Едва оказавшись дома, Настя позвонила на работу и сообщила, что не сможет сегодня выйти. Как оказалось, ее уже заменили. Потом она долго стояла под душем, размышляя, как быть. Постепенно девушка пришла к выводу, что рано или поздно милиция все равно докажет ее причастность. Об этом недвусмысленно намекнул следователь. На этом настаивали эксперты. С другой стороны, она не могла врать. Было тяжело от осознания того, что вина в случившемся в большей степени лежит на ней. Насте не хотелось верить, что счастью пришел конец и виновата в этом только она сама.

«А может, пойти и признаться во всем в милиции? – думала она, глядя на себя в зеркало и убирая полотенцем капли воды с тела. – Тем более это ведь Эдгарс вынудил меня пойти на поводу у бандитов. Откажись он от своей затеи подыграть, остался бы жив… А если оставить все как есть? Тупо стоять на своем. Ведь вполне может быть, что это Эдгарс не закрыл за собой дверь после того, как выходил, чтобы передать кому-то флеш-карту. Бандиты, думая, что она заперта, стали взламывать замок. Потом, после того как оставили царапины, вдруг увидели, что он открыт. Тогда не исключено, что Иван Васильевич подкинет со временем еще работу. Хоть он и не тот, за кого себя выдает, зато платит… Дура! – отругала она себя. – Как можно сейчас думать о деньгах? Пусть все идет своим чередом, а там посмотрим».

Несмотря на жару, она чувствовала озноб. Девушка прошла на кухню, накапала себе в стакан валокордина, плеснула из-под крана воды и выпила. Потом вернулась в комнату, взяла плед, села в кресло и накрыла ноги.

Настя не могла точно сказать, спала она или нет. Странные виденья сменялись пустотой без времени и звуков. Мысли путались. Дважды она соскакивала и порывалась спуститься к Эдгарсу, но оба раза останавливалась у дверей, не решаясь даже выйти на площадку.

Ближе к вечеру Настя вдруг стала собираться на улицу. Куда и зачем, не понимала. Ей просто хотелось уйти подальше от этих стен. Она долго бродила по Москве. Постепенно мысли пришли в порядок, и девушка вдруг отчетливо поняла, что теперь она попросту опасна для своих старых хозяев. За размышлениями Настя не заметила, как дошла практически до ВДНХ. Настя развернулась и быстрым шагом направилась к остановке.

Когда девушка вошла во двор, на город уже опускались сумерки. На стоянке под капотом машины возился сосед с четвертого этажа. Наслаждаясь вечерней прохладой, по дорожке прогуливались с колясками две молодые мамы. На скамейке у подъезда о чем-то говорили бабушки. Насте вдруг показалось, что все враз повернули головы в ее направлении. Даже послышалось: «Вот она». Что и говорить, главной новостью двора, конечно, было убийство англичанина, который жил в этом доме. Настя могла представить, что сейчас думают о ней.

Глядя себе под ноги, она торопливо вошла в подъезд. Лифт был внизу, и створки сразу открылись, едва девушка надавила на кнопку. Неожиданно она вспомнила, как для того, чтобы устроить ее знакомство с Эдгарсом, люди Ивана Васильевича на неделю вывели его из строя. Кабина встала. Створки с грохотом разошлись в стороны, и Настя шагнула на площадку, одновременно открывая сумочку, в которой лежали ключи.

По лестнице кто-то спускался. Настя посмотрела вверх и обомлела. Нет, в руках молодого мужчины, одетого для такой погоды довольно тепло, она не увидела пистолета или ножа. Ее парализовал взгляд. Парень смотрел на нее как удав на цыпленка. Настя никогда не видела таких глаз. Зрачки казались не просто черными. Они, словно бездна, излучали неприятный, отталкивающий холод, от которого зашевелились на затылке волосы.