Замок четырех ветров - Валерия Вербинина

– Мне тоже мороженого, – оживился Артур.

– Так о чем именно вы хотели спросить? – поинтересовалась я, когда кельнер ушел.

Артур усмехнулся.

– К большому моему сожалению, я мало общался с братом. А то, как вы его описали в вашей книге…

– Вы должны понимать, – поспешно сказала я, – что между человеком и персонажем есть разница. Кристиан – это Кристиан, Леопольд – это Леопольд, и он… Он другой. Если в романе есть какие-то моменты, которые задели вас или вашу семью, я приношу свои извинения. Я вовсе не хотела никого обидеть.

– Нет, дело вовсе не в книге. – Артур порозовел. – Кристиан что-нибудь говорил обо мне?

Я хорошо помнила, что именно сказал Кристиан, но у меня не было ни малейшего желания передавать это его брату – по крайней мере, дословно.

– Он упоминал о вас, – наконец произнесла я. – Почему-то Кристиан был уверен, что мать больше любит вас, чем его.

– А!

Мне показалось, что Артур выдохнул с облегчением; но тут кельнер принес наше мороженое, нежнейшее, волшебное, тающее во рту мороженое, лучшее в Либаве, ради которого сюда приходили и гимназисты, и барышни, и прожженные биржевики.

– Больше он ничего обо мне не говорил? – осведомился мой собеседник, ковыряя ложечкой райское угощение в вазочке.

– Кажется, нет. А почему вас так это волнует?

– Простое любопытство. Пока Кристиан был жив… – Артур нахмурился. – Словом, мы не очень много общались. Ему не нравилось, что мать всегда принимает мою сторону, что бы ни случилось. Когда он стал постарше, он ужасно гордился своим титулом, гордился, что будет владельцем Фирвиндена. Ему доставляло удовольствие дразнить меня этим. Вам он, наверное, остерегался показывать эту свою сторону – в жизни он был гораздо заносчивее, чем в вашей книге. А потом появилась Беттина, и он вдруг понял, что для кого-то может значить куда меньше, чем ему хотелось бы.

– Да, я слышала, что он был сильно задет, – осторожно заметила я.

– Задет? Да он просто взбесился! Он изорвал ее карточки, разбил фарфор, который стоял в доме, а потом попытался отравиться. Дедушка – я имею в виду доктора Фридрихсона – испугался за Кристиана и поместил его в свой санаторий.

– Насколько мне известно, на самом деле этот санаторий – лечебница для душевнобольных.

Артур поморщился.

– Может быть, мне не стоит говорить этого, – промолвил он, мрачно глядя на свое мороженое, – но мой брат действительно на какое-то время потерял связь с реальностью. Он написал мне совершенно безумное письмо… уговорил санитара отправить его. Кристиан был уверен, что умрет в лечебнице, и нес всякий вздор. Я показал письмо матери, она встревожилась и сказала, что не допустит, чтобы с ним что-то случилось. Тогда она и приняла решение отправить его в Фирвинден.

– По-моему, не самая удачная мысль – отправить беспокойного страдающего человека в замок с такой славой, – сухо заметила я.

– Вы так говорите – отправить, как будто речь идет о посылке, – проворчал Артур. – Конечно, его никто не заставлял. Она спросила, хочет ли он поехать. Он сказал, что да. Хотя, наверное… если выбирать между лечебницей дедушки и самым страшным замком, любой выберет замок.

А он был вовсе не глуп, мой собеседник. Я поймала себя на том, что он начинает мне нравиться – хотя я до сих пор не могла разгадать истинной цели его приезда в Либаву. Для того, чтобы узнать подробности о пребывании брата в Фирвиндене, было вполне достаточно отправить мне письмо.

– Вы ведь сожалеете, не так ли? – спросила я вслух. – Что вас не было с ним рядом тогда, когда он нуждался в вашей поддержке.

– Я учился, – тихо промолвил Артур, не поднимая головы. – Мать пообещала, что проследит, чтобы с ним ничего не случилось. Она писала мне письма, по несколько раз в неделю. Все было хорошо. Она даже надеялась, что он может помириться с Беттиной. Кажется, Беттина была не против, она даже как бы случайно приехала тогда в Курляндию…

– Скажите, а какая она? – не удержалась я.

– Беттина? – Артур поморщился. – Она красивая, как древняя статуя, и такая же неприятная и холодная.

Вот те на. А я-то тешила себя иллюзией, что она окажется унылой немкой с серыми волосами, широкими бедрами и объемистым бюстом.

– Она вам не нравится? – с любопытством спросила я. На лицо Артура набежала тень.

– Насколько я понимаю, она хочет стать графиней Рейтерн, – холодно промолвил он.

– О! А вы…

– Знаете что, лучше я признаюсь вам сразу: я сбежал в Либаву от нее. – Артур улыбнулся озорной, лучистой, совершенно непередаваемой улыбкой. – Вы меня осуждаете?

– Н-не знаю, – пробормотала я, глядя на него во все глаза. – Послушайте, я, пожалуй, закажу еще одну порцию мороженого. Вы не против?

Артур объявил, что ничуть, и мы взяли еще по порции мороженого, на сей раз не ванильного, а шоколадного.

– Мать всегда говорила, что примет любую мою невесту, но я-то прекрасно знаю, что у нее на уме, – разоткровенничался он. – Она считает, что Беттина – вполне подходящая партия для графа Рейтерна, и раз уж с Кристианом не получилось, то можно попробовать со мной. Но мне это… претит.

Ого, надо же, какая разборчивость для дочки врача. Я почувствовала себя задетой, словно Кристиан был еще жив и не мог сказать матери, что я ему нравлюсь, потому что знал, как она это примет.

– А вы, оказывается, непослушный сын, – довольно двусмысленно заметила я.

– Нет, я послушный, – возразил мой собеседник даже с некоторой обидой в голосе. – Но я всегда был младшим, и мне это надоело.

– Что плохого в том, чтобы быть младшим?

– Потому что старший может тебя поколотить, например.

– Вы о Кристиане? – недоверчиво спросила я. – Я бы никогда не подумала…

– Я же говорил: некоторых своих сторон он вам не показывал, – проворчал Артур, косясь на меня поверх вазочки с мороженым. – Взрослые не очень задумываются о том, что за люди окружают их детей, а зря. У нас с Кристианом были разные няньки, его нянька ненавидела мою и вечно науськивала его на меня.

Я поймала себя на том, что мне стало скучно. Раз уж речь пошла о сведении детских счетов, дальше, наверное, должен был последовать рассказ о том, как старший брат некогда отнял у младшего его любимую игрушку.

– Когда мы выросли, – продолжал Артур, – я первым заинтересовался теннисом, но когда Кристиан им увлекся, я перестал играть. Он плохо переносил, если я обыгрывал его. Кто угодно мог у него выиграть, он только плечами пожимал, но если выигрывал я…

– Наверное, я возьму еще лимонное мороженое, – решилась я и подозвала кельнера.

Очевидно, мой собеседник догадался, что мне неприятен оборот, который приняла беседа, потому что потом мы говорили только о местном театре, о погоде, о профессорах Артура, но больше не касались Кристиана. Когда настало время прощаться, я, впрочем, ощутила нечто вроде грусти. В конце концов, Артур был ниточкой, которая связывала меня с Кристианом, и уже одно это заставляло меня ценить наше общение.