Хазарская охота - Арина Веста

– Пожалуйста, к тебе у меня нет претензий. Но на девчонке висит убийство… И если ты великодушно простил ее, то Фемида запросит свою цену.

– О чем ты, Тень?

– «На свободу с чистой совестью!» – слыхали такой девиз сталинских пятилеток? Девушка должна выкупить свое «дело». Ты знаешь, как выйти на «Хозарана»? – не меняя ласкового выражения лица, спросил Тень у Виктории.

– У меня есть коды и адрес штаб-квартиры на Крите.

– Решено, вы вдвоем летите на Крит. В ближайшие дни туда прибудут Лобус и Лошак. В трех чемоданах они вывезут «обесцененную» хазарскую коллекцию, а это более тридцати предметов, признанных подделкой. Вы, мисс, имели отношение к изъятию этих экспонатов и немало поспособствовали успеху операции.

– Твои условия, Тень? – напомнил Глеб.

– Вы уничтожите всех троих и заберете коллекцию. Заказчик выйдет на вас сам. Вы вручите ему спасенные ценности и «адье»! Надеюсь, мы друг друга поняли?

Глеб и Тень перенесли ящики с сокровищами обратно в пещеру. Тень остался в главной «камере», Глеб углубился в лабиринт. У едва приметной ниши он остановился, как будто кто-то толкнул его в грудь, и взял в ладони окованный золотом череп. В этом мире шпионских интриг, в бесконечном потоке лжи, несметных подлогов единственной реальностью и подлинным сокровищем была эта чаша – окованная мученическим венцом голова победоносного русского князя.

– Это голова Святослава, победителя Хазарии, моя единственная святыня, и я забираю ее, – выйдя из пещеры, сказал Глеб.

Тень удивленно оглядел его трофей.

– Нет, – возразил он, – череп останется в пещере, пока вы не уберете Сафарди. Дух русского князя получит свободу, когда будет убит последний Шод. С ним оборвется династия хазарских царей. В этом есть жесткая воля судьбы: череп первого хазаробойца и голова последнего хазарского царя свяжутся прочной цепью. Теперь все зависит от тебя!

Тень вынул из кармана золотую монету и театрально вложил ее в ладонь Глеба. Усмешка, похожая на гримасу ненависти, тронула его губы.

Виктория замерла, угадав ритуальный жест. Она слишком часто получала такую монету за успешную операцию. Она решительно вынула монету из ладони Глеба и зашвырнула в ущелье.

Пользуясь своими темными связями в спецслужбах, Тень организовал беспрепятственный вылет Виктории и Глеба из Шереметьево. В мгновение ока он обеспечил их загранпаспортами с греческими визами и вложил по пять тысяч евро наличными, подтвержденных справками Сбербанка. Утром следующего дня они уже летели на Крит, и через пять часов приземлились в аэропорту на восточной окраине Гераклиона. Тень успел заказать апартаменты в маленькой гостинице на берегу моря. За окнами поблескивала манящая лазурь. На всех картах мира это море называлось Эгейским, и лишь в переводе с греческого его имя становилось почти родным каждому русскому: Белое море.

Виктория вызвала на связь Сафарди и назначила встречу. До начала операции оставались сутки. Всего лишь сутки. В этом коротком слове Глебу всегда слышался торопливый стук сердца.

– Этой ночью мне приснился сон, – внезапно сказал Глеб. Пронзительное ощущение уходящего времени торопило его. Он сел рядом с Викторией и сжал в ладонях ее руку. – Словно я сотник у Святослава, а ты – моя жена, и я нашел тебя сквозь века.

– Любовь меняет тела и образы, но всегда остается тем, что она есть, – тихо сказала Виктория.

– Благодаря этому сну я понял очень важное: нельзя любить тело или душу, нельзя даже любить одного человека – это слишком мало, как капля в пустыне. И я люблю не тебя, я люблю весь этот мир и принимаю его, когда ты рядом…

Под окном гостиницы, на морском берегу чайки взлетали и чертили круги. Еще один миг, чирк крыльями по воде, тонкий порез времени, и все исчезнет, растворится в безбрежном безначальном океане. Обнимая хрупкое и сильное тело Виктории, Глеб уходил в безмерные объятия этого океана, и соль на ее ресницах была жизнью этого океана.

Согласно легенде, придуманной Тенью, на виллу Сафарди Виктория должна была подъехать за окончательным расчетом. На ее имя был заранее заказан электронный пропуск. В темноте Глеб должен добраться до виллы вплавь и проскользнуть под террасой. Виктория была уверена, что там нет камер наблюдения. Вдвоем они бесшумно и стремительно ликвидируют «Хозаран».

Поджидая агента, Сафарди, Лобус и Сусанна Самуиловна сидели в тенистом зале с мраморным фонтаном посередине.

– Однако ваша Леди Зима что-то запаздывает, – проворчал Лобус.

– А ты почитай нам свой словарь, чтоб не скучать – развлеки хозяина, – подсказала Сусанна Самуиловна. – Это чудная вещь! – заверила она Сафарди.

– Я, конечно, не Павич, – пожал круглыми плечами Лобус, но почему бы не попробовать свои силы, может, и мы на что-то сгодимся! Я назвал эту вещь «Русско-Хазарский букварь», на манер детских азбук-картинок.

– Очень актуально, – похвалил Сафарди.

– Азъ – первая буква славянской азбуки. Названа так в уступку славянам, в память о том времени, когда они называли себя богами-асами. В дальнейшем планировалось заменить ее на букву «рабъ».

Бель – девица до пятнадцати лет, конкретно до наступления первых месячных. После этого она звалась красная девица. Знаменитое летописное выражение: «По беле с дыма» означало отнюдь не заплатить беличьей шкуркой, а отдать дочь-девицу в рабыни или наложницы.

Варяги – искаженное «ворюги».

Гузы – народ, ставший известным благодаря запискам арабских шпионов. Женщины гузов могли запросто обнажить перед гостями «гузки», но были абсолютно недоступны.

Добро – пятая буква кириллицы, читается как египетский иероглиф: либо как буква, либо как «идея». Славяне долго не отличали Божью благодать от нажитого имущества, чем приводили в ужас миссионеров и проповедников. Мало кто мог однозначно решить дилемму: «Что есть добро?» – нажитое имущество или доброта души. Чтобы не запутаться самому, Кирилл и придумал для славянской азбуки иероглиф «Добро», давая каждому возможность пользоваться им по своему усмотрению.

История – дословно: то, что взято «из Торы», или то, что не противоречит Торе.

Короедица – первая грамота славян, поскольку писали они на бересте.

Люди – применяется только по отношению к иудеям, на что указывает корень «юде».

«Мертвые срама не имут», – говорили мародеры и раздевали мертвых догола.

Новгород – самый старый русский город, со временем стал называться старый новый город. Кельты звали его «Новетуне» – «новый тын», и Ильмень озеро – Мурсийским, возможно морским. (Смотри кельтско-русский разговорник.)