Лукавый Шаолинь - Алина Воронина

— Нет!

— Да. И никто тебя не найдет. Даже если оклемаешься к вечеру, не дойдешь…

— Нет! Не надо. Не бросай меня. Я помогу тебе устроиться в газету.

Френд сел рядом и крепко обнял меня.

— Дай подумать минуту.

От боли мое сознание затуманилось:

— Что же это? Татуру топят, а Красное осушают.

— Это не просто Мертвый лес, а бывшее озеро. Легенды не врут. Взгляни на эти камни, они когда-то находились на дне. И ты сейчас на дне, поэтому мне тебя жалко. Ладно, Иней. Ты всегда выполняешь свои обещания. И я тебе верю. А еще… все-таки ты мне небезразлична.

Чуть позже муж взял меня на руки и вынес из Сердца Зоны. Сразу стало легче дышать, а через полчаса боль уменьшилась настолько, что я смогла идти.

О тени я предпочла умолчать, предоставив Френду думать, что во всем виноваты шершни и мое невезение.

Вскоре Илья стал внештатным журналистом «Красной». Писал он весьма посредственно, но так очаровал всю редакцию, что тексты даже награждали повышенным гонораром. Он умел нравиться, когда хотел. И не зря носил свое прозвище.

Я же ненавидела свою работу все сильнее. Тяжело было не только вдумчиво писать, отвлекаясь на учебу. Не ладилось общение с жителями Краснокрестецка — чиновниками, врачами, учителями, работниками культуры. Они будто чувствовали во мне чужую и грубо отказывались от разговора. Екатерина постоянно возвращала мне материалы:

— Где у тебя здесь люди? Люди, Иней! Комментарии личностей. Это событие само по себе никому не интересно.

Особенно тяжело было на опросах. Иногда у меня просто не хватало смелости останавливать людей с затравленными лицами.

— Вот что Зона делает! — в очередной раз жаловалась я Хельге.

— Да, Иней. Но не грусти…Они тебя не ненавидят, а завидуют. Эх, если бы у меня жили в Верене родители.

— Давай поменяемся. От них толку — как от козла молока, — отмахивалась я. — Видимся не чаще раза в два месяца. Они никогда не любили меня. Да и привыкаю я к городу. Иногда ловлю себя на мысли, что мне здесь спокойно, ведь мир за пределами ЗАТО — такой страшный и враждебный.

— Ты уже стала говорить и думать, как Френд, — удивлялась Хельга. — Почему ты не хочешь бороться за место под солнцем? Уехать, наконец? Пойми, безопасность Краснокрестецка — это всего лишь иллюзия.

— Куда я уеду? Мне и здесь хорошо.

— Да ты просто забыла, что такое «хорошо». А я скоро свалю навсегда, вот увидишь!

Иногда я думала о том, что не хочу ничего менять. Вот только бы с Френдом поменьше ссориться да на работе не решать столько проблем. До конца жизни я буду считать Краснокрестецк самым удивительным и прекрасным городом.

Однажды журналистская нелегкая занесла меня в прокуратуру. И снова случилось странное. Я встретила в коридоре карлика в зеленом камзоле. На этот раз он вручил мне ржавые наручники.

А потом ко мне явился призрак моей юности…

Майор Вайшнавский, он же бывший кгбшник, который вел дело моих родителей. Байкер Шадов, который стал моим другом. И человек, просто человек, который спас меня от дурмана Татуры.

Теперь он занимал важный пост в органах МВД Краснокрестецка. Взять интервью у Вайшнавского считалось у журналистов редкой удачей.

Я сразу отметила, как он постарел за эти годы. Впрочем, было видно, что Зона не сломала байкера, лишь сделала сильнее. Казалось, Шадов больше ничему не удивляется.

— Садитесь, Инна. Рад вас видеть. Как я и думал, из девочки с косичками вы превратились в удивительно красивую молодую женщину. Думаю, теперь мы бы не смогли дружить. Как поживают ваши почтенные родители?

— Спасибо, здоровы, — ответила я, стараясь, чтоб мой голос не дрожал. — Но я пришла по делу.

— Ах, конечно. Хотите чаю?

За чашкой крепкого цейлонского он рассказал мне о дочери, которая набросилась с ножом на родную мать и нанесла ей восемь ранений. Причина — обычная ссора под алкоголем. Но это событие для тихого Краснокрестецка было поистине неслыханным и сенсационным.

Больше разговаривать было не о чем. Если раньше между нами стояли мои родители, то теперь — Зона и колючая проволока.

Пришлось попрощаться, и я поехала в редакцию. В этот день мы сдавали газету. Царила невообразимая суета. Верстальщики кричали друг на друга, споря, как лучше расположить объявления. Дежурный редактор разрывалась между черновыми вариантами текстов и готовыми полосами, журналисты ускоренными темпами искали свежие новости. Даже Френд бегал по залу, изображая бурную деятельность, что выглядело глупо. Он был внештатником и вообще не должен был тут находиться. Корректору даже пришлось надеть наушники, чтобы не отвлекаться.

— Если мы опоздаем со сдачей, оштрафую всех, — заверещала Екатерина.

Я быстро написала заметку и отдала ей на вычитку. Пара вычеркиваний и добавление. Кидает текст верстальщикам:

— Грузите в номер, заразы!

И тут Екатерину чем-то отвлекает Френд.

Через пятнадцать минут выясняется, что штрафов не будет. Мы успели и отгрузили номер в Верену.

Утром я проснулась от звонка майора Вайшнавского:

— Инна, вы видели свежий номер?

— Нет, еще только семь утра, я пока не в редакции.

— Меня только что вызвали к начальству. Что за бред вы написали? Почему женщина умерла от полученных травм? Она жива, здорова и недавно вышла из больницы.

— Не знаю. Я этого не писала.

— Мне не о чем с вами больше разговаривать. Никогда не доверял прессе. И вам особенно, после того, как когда-то вы предали нашу дружбу, даже не выслушав моих объяснений.

Я позвонила Екатерине:

— Женщина жива!

— Какая женщина? Да ты никак с дуба рухнула, Иней! Впрочем, у тебя особо никогда мозги не работали, ведь ты же из Верены — города шизофреников. Почему же беспокоишь меня в такую рань? Надеюсь, что причина убедительна, иначе будешь писать заявление и валить домой.

— Женщина из моей заметки осталась жива после полученных ранений. Это вы исправили и написали неправду! Мне сейчас звонили из прокуратуры. И поверьте, разговор был совсем не веселый.

Екатерина молчала примерно минуту, а потом проговорила сдавленным голосом:

— Прости, Иннушка. Отдохни сегодня. А с прокуратурой я разберусь — разговаривать с ними умею. Но… Я ничего не добавляла в твой текст.

Уж не знаю, чем Екатерина умаслила органы, но в газете даже не вышло опровержения.

Но вскоре о майоре Вайшнавском забыли все, кроме меня. Я мучительно хотела писать на криминальную тему и сгорала от стыда, что допустила такое. Почему меня интересовали убийства и грабежи? Просто таким образом я «оттеняла» кошмар собственной жизни. Впрочем, общаясь с Хельгой и Егерем, я даже чувствовала себя в своей тарелке. И ходила, не опуская глаз. Воинственно распустив волосы, которые почти касались земли.