Последний легион - Валерио Массимо Манфреди

— Мне очень жаль, но по-другому было нельзя, — сказала Ливия, прочитав мысли Ромула. — В жизни нам частенько приходится делать такое, что вызывает у нас отвращение, но выбора просто не остается. Наш мир — груб и безжалостен, и все в нем решает случай.

Ромул не ответил; однако вид подобной нищеты заставил его подумать о том, что с точки зрения тех бедных, голодных детей его жизнь на Капри представлялась воистину райской, для них это было невообразимой роскошью. И что наверняка где-то есть люди, которым живется даже тяжелее, чем здешним крестьянам.

Часы бежали, путь тянулся дальше, ручеек превратился в бурный поток, стремительно несущийся между голыми валунами, образуя воронки и небольшие водопады. Потом он, наконец, слился с другим, — Амброзин сказал, что это река Метар. Воздух становился все мягче, что служило несомненным признаком приближения к морю и конца их рискованного путешествия, — хотя, конечно, ни один из них не мог знать, чем именно оно закончится. По мере приближения к побережью леса начали расступаться, освобождая место для пастбищ и возделанных земель. И теперь уже было все труднее обходить стороной многочисленные маленькие деревушки, рассыпавшиеся по обе стороны от виа Фламиния. В последний день пути отряд подъехал к заброшенному зданию, напротив которого у дороги стоял мильный камень. Вывеска, болтавшаяся над входом, была ржавой, но фонтан все еще действовал, наполняя водой большие лотки, высеченные из апеннинского песчаника. Эти лотки были созданы для лошадей, когда-то содержавшихся на почтовой станции, но теперь они служили поилками для частенько проходивших мимо овечьих стад, — это было ясно по множеству отпечатков острых копыт на земле и по овечьему помету, щедро усыпавшему все вокруг.

Ливия подошла к дому первой, чтобы удостовериться в безопасности этого прибежища; поводья лошади она отдала Ромулу. Девушка сделала вид, что набирает воды из фонтана, на тот случай, если за ней кто-нибудь наблюдал исподтишка, а потом свистом дала остальным знать, что они могут приблизиться. Ромул привязал лошадь к старой коновязи и побежал осматривать дом.

Оштукатуренные стены еще сохранили на себе надписи, оставленные тысячами путников, останавливавшихся тут в течение столетий, и многие из этих надписей были весьма непристойными. Высоко на стене красовалась фреска, изображавшая карту, на которой Ромул узнал очертания Италии. Там были также и острова, Сицилия и Сардиния, и внизу — африканское побережье, а наверху — берег Иллирии. Моря, горы, реки и озера были ярко окрашены. Красные линии обозначали cursuspublicum, сеть общественных дорог, бывших некогда гордостью и славой римской империи, — со всеми их постоялыми дворами и отрезками пути, четко разбитыми на мили. Над картой еще можно было рассмотреть надпись — TABOLA IMPERII ROMANI, полуразрушенную потеками воды. Затем внимание Ромула привлекла надпись CIVITAS RAVENNA, под которой был изображен миниатюрный город с башнями и стенами, — и сердце мальчика вдруг сжалось от страха. Он быстро отвернулся — и тут же встретил взгляд Аврелия; и каждый из них увидел в глазах другого пугающие образы, вызванные в памяти рисунком: плен, неудачная попытка побега, смерть Флавии Серены… Амброзин суетился неподалеку, шаря по всем углам в поисках чего-нибудь полезного; когда он на дне ящика разбитого буфета нашел пару свитков наполовину чистого пергамента, он тут же начал срисовывать одну из дорог, изображенных на настенной карте.

Остальные тоже вошли внутрь и принялись расстилать свои одеяла. Деметр заметил на склоне позади здания старые конюшни, рядом с которыми кое-где валялись кучи соломы, и отправился туда, чтобы принести несколько охапок для устройства постелей.

Верхний слой соломы был серым и раскисшим, но в глубине куч сухие стебли были светлыми и чистыми. Они должны были помочь путникам не замерзнуть ночью. Вдоль ближайшего поля стояли в ряд клены, под которыми разрослась ежевика, а дальше виднелись сплошные заросли низкого кустарника, тянувшиеся почти до самого песчаного берега моря. Слева римляне видели устье Метара, реки, вдоль которой они шли в последние дни. А позади остались леса, протянувшиеся на север и на запад. Ватрен сел на коня и проехался по опушкам, заглянув и вглубь, в лесную чащу, чтобы исключить даже малейшую возможность какой-либо опасности. Неподалеку от края возделанного поля он обнаружил большую груду дубовых и сосновых бревен, по обе стороны от которых были вбиты в землю колья, чтобы бревна не раскатились. Видимо, здесь складывали результаты своего труда местные дровосеки, продававшие древесину жителям побережья. Море отчетливо виднелось вдали, его поверхность слегка морщилась от дыхания Борея, — но волны были совсем небольшими, и вообще погода стояла достаточно хорошая для того, чтобы корабль мог подойти к берегу без особых затруднений.

Амброзину очень хотелось выразить благодарность людям, рисковавшим жизнью ради Ромула и его самого, и потому, когда подошел час, он приготовил для всех особый ужин, приправив еду травами и корешками, собранными по пути. Старый наставник умудрился даже украсить обед фруктами: это были несколько поздних яблок с одичавшей яблони, найденной им в запущенном саду, явно принадлежавшем некогда почтовой станции. Он разжег огонь в старом очаге, и хотя широкие дыры в потолке позволяли путникам без труда видеть звезды над их головами, все же потрескивание пламени и мягкий свет придали их обеду особое настроение веселья и дружеской близости, что слегка смягчило грусть неизбежного расставания.

Никто ни словом не упомянул о том, что Ромулу предстоит уехать на следующий день… и что они, скорее всего, никогда больше его не увидят, и что юный император отправится навстречу неведомой судьбе в другой конец света, в гигантский город, ко двору другого императора, что там его ждут интриги и опасности… Но ясно было, что каждый из них ни о чем другом и не думает, судя по тем осторожным взглядам, которые все бросали на мальчика, и по тем сердечным словам, что сами собой вырывались у них, и по нежной заботе, проявляемой к Ромулу…

Аврелий выбрал для себя первую стражу. Он ушел к каменным поилкам и сел там, глядя на море, постепенно менявшее цвет от синего к свинцово-серому. Ливия не спеша приблизилась к римлянину.

— Бедный мальчик, — сказала она. — Все это время он пытался подружиться со всеми, особенно с тобой и со мной, но мы ему этого так и не позволили.

— Ему от этого стало бы только хуже, — ответил Аврелий, не повернув головы.

Над ними в темнеющем небе пролетела журавлиная стая; птицы кричали, словно изгнанные из рая души.

— Корабль должен прийти перед рассветом. Они заберут мальчика и отдадут нам вознаграждение. Это очень большие деньги; ты и твои друзья сможете начать новую жизнь, купить землю, слуг, домашний скот… и вы это заслужили.

Аврелий промолчал.

— О чем ты думаешь? — немного погодя спросила Ливия.

— Корабль может и не прийти вовремя. Он может запоздать на несколько дней.

— Что я слышу в твоем голосе — опасение или надежду?

Аврелий, казалось, внимательно прислушивался к заунывным крикам журавлей, все еще звучавшим вдали. Наконец он вздохнул.